Путевые впечатления. Юг Франции

«Вы понимаете, что окружающее меня общество мне так же неприятно, как и Вам; однако, чтобы покинуть его без всяких происшествий, осторожность понадобится нам не в меньшей степени, чем решительность. Я надеюсь, что, когда подходящее время представится, у Вас достанет и того, и другого; к тому же я подам Вам пример. А до тех пор делайте вид, что Вы со мной не знакомы.

Мне бы хотелось вернуть Вам перстень, поскольку я видела, с каким беспокойством Вы на него несколько раз поглядывали, но пока я буду его хранить у себя, так как он послужит нашему освобождению.

До свидания, дорогой господинн Луэ! Надеюсь, наступит такой день, когда мы с Вами снова встретимся в марсельском театре — Вы в оркестре, а я на сцене.

ЗЕФИРИНА.

P.S. Проглотите мою записку!»

Подпись объясняла мне все, сударь! Это была малышка Зефирина, добившаяся такого успеха, что целых три года подряд ее приглашали на сцену марсельского театра. Вы не можете этого помнить, господин Мери, вы тогда были слишком молоды. Какие же бывают удивительные встречи!

Я перечитал письмо и лишь на этот раз обратил внимание на поразивший меня постскриптум: «Проглотите мою записку!» Поступить так было осмотрительно, но не сказать, что приятно. Тем не менее, сделав над собой усилие, я последовал указанию мадемуазель Зефирины и заснул, успокоенной мыслью, что в этой шайке у меня есть друг.

Я пребывал в состоянии самого крепкого своего сна, как вдруг почувствовал, что кто-то трясет меня за руку. Открыв глаза, я начал чихать. По-моему, я уже рассказывал вам, что всегда так просыпаюсь. Оказалось, что так бесцеремонно со мной обошелся помощник атамана.

«Вставай! Вставай! — торопил он меня. — Гусары в Монтепульчано; через четверть часа мы уходим».

Одним прыжком я подскочил к своей одежде — свист пуль еще стоял у меня в ушах.

Первой, кого я увидел, выйдя из своей комнаты, была мадемуазель Зефирина: она казалась беззаботно веселой. Я восхитился твердостью духа этой девушки и решил следовать ее примеру. А покамест, желая ее успокоить, я пальцем сделал ей знак, что проглотил записку. Несомненно, она подумала, что если я не положил себе в рот ничего другого, то этого недостаточно, чтобы поддержать мои силы, и со смехом сказала атаману: «Тонино! Наш музыкант своим жестом дает вам знать, что желудок у него пуст, как полость его виолончели; может быть, он успеет что-нибудь поесть?»

«Да нет, — отвечал атаман. — Поест в Сорано!»

«Мы готовы идти?» — спросила Зефирина.

«Подожди, я пойду посмотрю», — произнес атаман и вышел на лестничную площадку.

«Siamo pronti?^[96]» — крикнул он.

В ту же секунду Зефирина кинулась к окну, сняла с пальца мой перстень и камнем что-то быстро нацарапала на стекле. Когда атаман вернулся, она уже сидела на своем прежнем месте.

«Идем! Идем! — сказал он. — Мы передохнем в Сорано. То ли нас предают, — пробормотал он сквозь зубы, — то ли эти гусары — настоящие колдуны».

Знаком приказав мне идти вперед, он подал девушке руку и стал спускаться вместе с ней.

Лошади уже ждали нас, как и накануне, и, расположившись тем же порядком, мы тронулись в путь. Однако, поскольку мы вышли утром, то прибыть на место нам удалось еще до темноты.

Правда, в жалком трактире, куда привел нас атаман, есть было почти нечего, и если бы мадемуазель Зефирина не поделилась со мной своим ужином, мне пришлось бы лечь спать голодным.

Не проспал я и десяти минут, как послышался адский шум. Я вскочил с кровати, схватил в охапку свою одежду и, распахнув дверь, крикнул: «Что случилось?» Комната была заполнена вооруженными бандитами.

«Нас окружили проклятые гусары! — кричал помощник атамана. — А это значит, что среди нас есть предатель. Гром и молния! Будь я уверен, что это ты…»

«Di qua! di qua!^[97]» — торопил трактирщик, открывая дверь, ведущую к потайной лестнице.

Атаман первый бросился к ней, ведя за руку мадемуазель Зефирину. Пикар подтолкнул меня вперед, и все остальные бандиты последовали за нами.