Путевые впечатления. В России. Часть первая

Александр решительно от этого отказался, постоянно требуя дать ему ледяную воду и отвергая всякое иное питье.

В тот же день, в четыре часа пополудни, император попросил, чтобы ему дали бумагу и чернила, написал письмо, запечатал его и, поскольку свеча оставалась зажженной, сказал слуге:

— Друг мой, потуши свечу, а то ее могут принять за погребальную и подумать, что я уже умер.

На следующий день, около полудня, царь, вновь отказавшись от кровопускания, согласился принять дозу каломели; это было 14-го.

В четыре часа дня болезнь начала развиваться столь угрожающе, что стало необходимо позвать священника.

— Государь, — обратился к императору Джеймс Вил-лие, — если вы отвергаете помощь медицины, то вам необходимо принять помощь религии.

— В этом отношении пусть делают что угодно, — ответил тот.

Пятнадцатого числа, в пять часов утра, в комнату именитого больного вошел духовник.

— Батюшка, — сказал Александр, протягивая к нему руку, — обращайтесь со мной просто как с человеком, а не как с императором.

Священник приблизился к постели, выслушал императорскую исповедь и причастил умирающего.

Виллие вошел в комнату в ту минуту, когда духовник еще находился там и произносил отпущение грехов.

— Государь, — сказал врач, — я очень опасаюсь, что ваше величество, исповедуясь, не упомянули об одном важном обстоятельстве.

— Каком же? — спросил император.

— Ваше величество проявили такое упрямство, отказываясь от всех лечебных средств, что Бог может посчитать вашу смерть самоубийством.

Император вздрогнул.

— Тогда делайте со мной все, что хотите, — сказал он, — отныне я в вашем распоряжении.

Виллие в ту же минуту поставил ему на голову двадцать пиявок, но было уже слишком поздно: больного терзала настолько сильная горячка, что, несмотря на потерю крови, никакого улучшения в его состоянии не наступило.

Тогда император знаком подозвал всех подойти к нему поближе, точно желая что-то тихо сказать. Императрица склонилась к его изголовью, но он покачал головой, говоря:

— О! Богу угодно, чтобы в минуту смерти цари страдали сильнее, чем другие люди.

Потом он откинулся на подушку и пробормотал:

— Они свершили там бесчестное дело…

Не явилась ли ему в это мгновение тень Павла?

В ночь с 15-го на 16-е император окончательно лишился чувств. В два часа пятьдесят минут ночи он скончался.

Императрица, склонившаяся над ним, вскрикнула. Она ощутила его последний вздох и догадалась, что с этим вздохом отлетела его душа, чтобы дать отчет Всевышнему.

Почти сразу же она опустилась на колени и стала молиться, а затем, через несколько минут, встала, более спокойная, закрыла императору глаза, оставшиеся открытыми, подвязала ему голову платком, чтобы не отваливалась нижняя челюсть, и поцеловала его уже похолодевшие руки; потом, вновь опустившись на колени, она предавалась молитвам до тех пор, пока врачи не настояли на том, чтобы она удалилась в другую комнату.

Они должны были приступить к вскрытию трупа.

Как только болезнь приняла опасный характер, к великому князю Николаю был послан курьер, чтобы уведомить его о состоянии императора. По мере того как опасность возрастала, в столицу один за одним отправлялись другие курьеры.

Наконец, был послан последний, который вез письмо императрицы к императрице-матери:

"Наш ангел на Небесах, а я еще обретаюсь на земле;

но я лелею надежду скоро соединиться с ним".

И в самом деле, с началом весны императрица Елизавета покинула Таганрог, чтобы поселиться в приобретенном для нее поместье в Калужской губернии.

Не проехав и трети пути, она почувствовала слабость и сделала остановку в Белёве, маленьком городке Курской губернии.

Неделю спустя она в свой черед испустила последний вздох.

XXXI. СЕВЕРНОЕ ОБЩЕСТВО

Расскажем, что же за новости, оказавшие на императора столь страшное воздействие, он получил в Таганроге.

Командира Саратовского полка, полковника Швей-ковского, который должен был, по плану заговорщиков, захватить в Бобруйске императора, великого князя Николая и Дибича, то ли случайно, то ли по подозрению, внезапно отстранили от должности.

Это вызвало тревогу в Южном обществе, отличавшемся, как мы говорили, большей горячностью, чем Северное.

Что же произойдет, если лишатся руководителей и другие полки, которые втянуты (или считались втянутыми) в заговор через своих командиров?

И потому было решено немедленно поднять третью бригаду третьей гусарской дивизии и ее артиллерию, двинуться на Киев и послать в Таганрог убийц к Александру.

Не было сомнений, что неожиданное известие о смерти Александра вызовет разрыв, а может быть, и войну между Константином и Николаем, и этим обстоятельством предполагалось воспользоваться, чтобы провозгласить республику.

Гусарский полковник Артамон Муравьев, как показало следствие, готов был взять на себя убийство императора, но ему было сказано, что он необходим на своем посту командира полка.