Путевые впечатления. В России. Часть первая

Но ничего подобного: император Николай умер естественной смертью. Однако ужасное разочарование, причиненное ему нашими победами на Альме и при Инкер-мане, сыграло в его смерти большую роль.

Прежде всего скажем, что большая часть того, в чем упрекают императора Николая, явилось следствием преувеличенного значения, которое он придавал своим правам и своему долгу.

Никто больше его не верил в свое право на самодержавие, никто, как он, не считал себя обязанным защищать монархическую власть повсюду в Европе.

Его тридцатилетнее царствование было непрерывным несением караула. Блюститель наследственной власти европейских государей, он, как те часовые, которые во всех городах его империи наблюдают за возникновением пожаров и подают сигнал, возвещающий о начале бедствия, не только подавал сигнал о начале революций, но и всегда готов был задушить их, будь то в своей стране или в какой-то другой.

Именно ненависть к политическим возмущениям и к их последствиям вынудила его ответить Луи Филиппу и Наполеону III двумя письмами, которые укрепили наш союз с Англией, всегда готовый развалиться под давлением нашей национальной розни.

Император Николай, человек узких взглядов, упрямый и твердокаменный, не понимал, что каждый народ, если только он не тревожит соседа и не угрожает ему, волен делать у себя все что пожелает. Глядя на карту своей огромной империи и видя, что она одна занимает седьмую часть мира, Николай решил, что другие страны Европы всего лишь колонии, существующие на его территории, и пожелал давить на них так, как он давил на немецкие колонии, попросившие его о гостеприимстве.

Посредственный дипломат, он не понял, что естественным союзником России была Франция.

С нашей же стороны король Луи Филипп поддался семейным традициям. Прототип собственной дипломатии он видел лишь в Четверном договоре, заключенном кардиналом Дюбуа во время регентства его прапрадеда. Он забыл, что тот договор был подписан между вполне определенными личностями, целиком основывался на их эгоистических устремлениях и целиком зависел от конкретной политической обстановки. Европейские троны были заняты королями, царствовавшими по божественному праву: лишь в одной Англии правящим монархом был узурпатор — Вильгельм III, только что свергший с престола своего тестя Якова II.

Итак, каково же было положение регента? Все законные наследники короля Людовика XIV умерли, за исключением семи- или восьмилетнего короля Людовика XV, слабое здоровье которого могло в любую минуту повлечь за собой его смерть. И тогда регент, как первый принц крови, должен был наследовать корону.

Но на эту корону было еще два претендента, которые не позволили бы регенту легко надеть ее себе на голову.

Одним из этих претендентов был герцог дю Мен, которого Людовик XIV назначил себе в наследники на тот случай, если пресечется законная линия.

Этого претендента нечего было опасаться, поскольку завещание Людовика XIV парламент признал недействительным.

Но оставался еще Филипп V, герцог Анжуйский, которого Франция сделала королем Испании и который, несмотря на то, что он отказался от короны деда, не спускал глаз с Версаля.

Вот это был серьезный претендент. Враги герцога Орлеанского — а как у всех людей умных, передовых и отважных, у него их было много, — так вот, враги герцога Орлеанского составляли во Франции значительную партию, которая взяла на вооружение слово "законность" и отодвигала герцога Орлеанского от престола, пуская в ход слово "узурпация".

Ну и у кого же французский узурпатор мог просить помощи? Только у английского узурпатора. Все другие короли были бы на стороне Филиппа V.

Следовательно, союз с Англией определялся конкретными обстоятельствами и был личной сделкой, договором между двумя принцами, из которых один уже совершил узурпацию, а второй только еще замышлял ее.

Ко всему этому европейская политика не имела никакого отношения. Король Луи Филипп дал себя обмануть и в течение восемнадцати лет терпел все унижения, какие заставляла его глотать Англия.

Но что больше всего отталкивало императора Николая от связей с нами — это боязнь проникновения в его империю революционного духа, в ангелы-губители которого он сам себя произвел.

И вот с этими представлениями он провел тридцать лет, находясь, так сказать, в положении "на караул", воспринимая себя как солдата России, но и всех русских считая солдатами и насаждая диктаторство в огромных масштабах.

Его царствование было царствованием военным. Все были солдатами в России, а те, кто не носил эполет, были презираемы императором, и их презирали все.

Друг ссыльного Пушкина, сосланный в Сибирь Пущин — тот, кто еще и сегодня перевязывает раны, натертые ему кандалами в 1825 году, — состоял на штатской службе. Он был одним из тех заговорщиков, кого император сам допрашивал во время следствия.

— Впрочем, — сказал Николай I обвиняемому, — чего можно ждать от человека, который, будучи дворянином, избрал такое жалкое поприще?

— Я не думаю, — ответил ему Пущин, — что поприще может быть жалким, когда имеешь честь служить вашему величеству.