Путевые впечатления. В России. Часть первая

Царствование Николая I, длившееся треть века и отмеченное всего лишь двумя серьезными войнами — одна в его начале, другая в конце, — прошло в беспрерывных смотрах и парадах, которыми император командовал лично. Нередко он устраивал учения, выбирал кого-нибудь из своих генералов, чтобы с ним сразиться, и, одержав над ним верх, так же гордился своей ненастоящей победой, как если бы это была победа в реальной войне.

Однажды, подобно Коммоду, боровшемуся в Колизее с тем галлом, который, будучи рабом в меньшей степени, чем другие, повалил императора на спину, прижал его коленом к земле и приставил ему острие меча к горлу, Николай I столкнулся с генералом, отнесшимся к делу серьезно. Он действовал таким образом, что ему удалось разгромить царя, окружить его и взять в плен.

Это был генерал Николай Муравьев.

Николай I осыпал его похвалами, но два дня спустя Муравьев подал в отставку.

Позже император одумался, назначил его командиром отдельного корпуса гренадер, а потом своим наместником на Кавказе; именно этот генерал взял Карс.

Лермонтов служил в гвардии, когда он написал свои первые стихи. Император вызвал поэта к себе.

— Мне докладывают, сударь, — сказал он ему, — будто вы сочиняете стихи?

— В самом деле, государь, со мной такое иногда случается.

— На это есть особые лица, сударь; моим офицерам нет нужды заниматься поэзией. Вы отправитесь воевать на Кавказ: это будет, по крайней мере, более достойное для вас занятие.

Но Лермонтов ничего другого и не хотел. Он поклонился, уехал на Кавказ и там, видя перед собой величественную горную цепь, где был прикован Прометей, написал свои лучшие стихи.

Другой поэт, который, быть может, пошел бы дальше Лермонтова, дальше самого Пушкина, Полежаев, написал стихотворение под названием "Машка", то есть "Мария".

Но имя Мария произносится по-русски в четырех вариантах, и у каждого из них свое значение.

Когда имя Мария переделывается в Машу или Машеньку, это имеет положительный смысл. Но когда имя Мария превращается в Машку, оно совершенно меняет свое значение, и, приобретя отрицательный оттенок, прилагается уже не к чистой деве, а к уличной девке.

Стало быть, Полежаев совершил преступление, написав стихотворение под названием "Машка".

Император, узнав об этом, вызвал поэта к себе и приказал ему прочесть это стихотворение.

Полежаев повиновался.

Император слушал, мрачно нахмурив брови, а затем, когда поэт кончил читать, вызвал стражу и приказал отдать Полежаева в солдаты.

В России это делается очень быстро.

Полежаева отвели на гауптвахту и, посадив его на барабан, обрили ему голову, затем ударили ладонью по лбу, облачили в серую шинель, и все было кончено.

Но, прежде чем покинуть кордегардию, где совершалась эта экзекуция, он нашел возможность написать на стене обращенные к царю стихи, перевод которых я привожу:

Поймешь ли ты, как мудрено Сказать в душе: все решено!

Как тяжело сказать уму:

"Прости, мой ум, иди во тьму";

И как легко черкнуть перу:

"Царь Николай. Быть по сему^[22]…"

Полежаев отправился на Кавказ и там был убит.

Николай питал такую огромную веру в свое предназначение, что это придавало ему необычайную смелость, и в этом отношении император был более чем смел: он был отважен до безрассудства. Наделенный красивым лицом, внушительной фигурой, огненным взглядом и повелительной жестикуляцией, он никогда не встречал на своем пути преград: стоило ему появиться, и они падали сами собой.

Все видели, как 14 декабря, не боясь пуль, он стоял в тридцати шагах от восставшего полка.

Во время холерного бунта 1831 года ему сказали, что народ, пребывая в убеждении, будто воду отравляют немцы и поляки, учинил смертоубийство на Сенной площади. Царь вскочил в свою коляску и в сопровождении одного лишь графа Орлова въехал в гущу побоища, выпрыгнул из экипажа, поднялся на ступени церкви и оттуда крикнул громовым голосом:

— На колени, мерзавцы! На колени и молитесь Богу!

Ни один не остался на ногах; все опустили головы, а ниже остальных склонились убийцы.

Восстание было подавлено; быть может, зачинщики и не раскаялись, но они были укрощены.

У Николая дошла чуть ли не до помешательства привычка к крайней военной простоте быта: это была традиция, а скорее, мания царской семьи. Она была свойственна и Павлу, и Александру. Латаная шинель императора Николая была предметом общих разговоров. Однажды императрица, стыдясь ее, подарила мужу роскошную меховую шубу; он надел ее только один раз, чтобы доставить удовольствие императрице, а потом подарил своему камердинеру. В то время, когда он был еще великим князем, императрица, сама бывшая тогда великой княгиней, вышила ему домашние туфли, и он носил их тридцать три года, до самой смерти.

Когда Николай хотел вознаградить за что-нибудь одного из сыновей, он укладывал его спать вместе со своим псом Гусаром на полу возле своей кровати, подстелив ту самую старую шинель.