Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Но что поделаешь! Астраханцы любят кахетинское как раз за то, что оно скверно пахнет, точно так же, как афиняне любят свое смолистое вино за то, что оно горчит.

Как это бывало везде, полицмейстер явился засвидетельствовать, что он отдает себя в наше полное распоряжение. Он уже сообщил о нашем прибытии г-ну Струве, гражданскому губернатору, и адмиралу Машину, военному губернатору.

Господин Струве велел передать, что он ждет нас в тот же день к обеду; адмирал Машин велел передать, что он ждет нас к себе в любой день, когда нам это будет удобно.

Я принял приглашение г-на Струве, а затем, перед тем как выйти на улицу, попросил у полицмейстера разрешения осмотреть дом нашего хозяина.

Меня беспокоило одно обстоятельство: во время первого осмотра дома я видел множество передних, множество гостиных, множество комнат, множество рабочих кабинетов, множество вспомогательных помещений всех видов, но нигде не заметил ни одной кровати.

Я произвел вторичное обследование, но оно оказалось столь же безрезультатным, как и первое.

Полицмейстер сопровождал меня, проникаясь все возрастающим любопытством; при виде того, как я открываю все двери, даже дверцы шкафов, он подумал, что я произвожу этот осмотр с целью обезопасить себя от новоявленного Стеньки Разина.

Наконец, подойдя к управляющему, я спросил у него, где во дворце Сапожникова спят.

— Где угодно, — любезно ответил он.

Я подозревал, что здесь спят где угодно, однако нигде не было видно ни одной кровати.

Тогда я поинтересовался у него, нет ли возможности добыть тюфяки, одеяла и простыни, но этот славный человек посмотрел на меня такими вытаращенными глазами, что мне стало ясно: либо он не понимает, о чем я его прошу, либо считает мою просьбу непомерной.

Мне пришлось прибегнуть к помощи полицмейстера, который, благодаря общению с иностранцами, был приобщен к более передовой цивилизации, чем его подопечные.

Полицмейстер ответил, что он наведет справки и что у него есть надежда в конце концов удовлетворить мое желание.

Я счел это тем менее трудным, что у меня были с собой тюфяк, одеяло, подушка и простыни и мне нужны были лишь две простыни, подушка и тюфяк для Муане, у которого одеяло тоже было свое.

Что же касается Калино, то его такие вопросы совершенно не беспокоили. Он был русский и мог спать не только где угодно, но и в любых условиях.

Насколько это было в моих силах, я объяснил слуге, приставленному лично ко мне, что такое постель, и отдал ему мои простыни, тюфяк и подушку, объяснив, как всем этим пользуются. Указав ему, что он должен приготовить все то же самое для моего товарища, я попросил полицмейстера, которого ожидал у ворот экипаж, отвезти меня к г-ну Струве.

Выйдя на крыльцо, я увидел в нескольких шагах от него весьма изящную коляску, запряженную парой прекрасных лошадей, и осведомился, кому она принадлежит. Управляющий ответил, что это коляска г-на Сапожникова и, следовательно, моя.

Поскольку она показалась мне более удобной, чем дрожки полицмейстера, я, вместо того чтобы занять место в его экипаже, предложил ему место в моем.

Господин Струве оказался человеком лет тридцати двух — тридцати пяти, французом по происхождению, а потому говорящим по-французски как парижанин; его семью составляли молодая жена лет двадцати пяти и двое детей.

Сделанное им приглашение свидетельствовало о нетерпении, с каким он желал нас видеть. Он предоставил себя в наше полное распоряжение, выразив готовность помочь во всех делах, какие от него зависели.

Я отважился высказать г-ну Струве желание, которое овладело мной, когда мы проплывали мимо пагоды князя Тюменя, — нанести ему визит.

Господин Струве ответил, что он сию же минуту отправит к князю верхового гонца, и выразил уверенность в том, что князь не только с удовольствием нас примет, но и воспользуется нашим посещением как поводом для праздника.

Я путешествовал по стране, в которой, по-видимому, не бывает непреодолимых трудностей, а потому верил в возможность чего угодно.

Так что я твердо поверил и в праздник у князя Тюменя.

Обедать нам предстояло в шесть часов, а был еще только час дня. У меня оставалось пять часов, чтобы побродить по городу; однако, поскольку полицмейстер покинул нас, чтобы заняться поисками тюфяка, я спросил г-на Струве, нет ли в его ведомстве какого-нибудь русского молодого человека, который хорошо знает город и мог бы пройтись вместе с нами по базарам.

— Я могу предложить вам кое-что получше, — сказал он. — У меня на службе состоит молодой француз, причем он, насколько мне известно, сын одного из ваших друзей.

Найти в Астрахани сына одного из моих друзей, да еще в то время, когда я попросил предоставить мне провожатого, — это уже было из разряда чудесного!

— И как же его зовут? — спросил я.

— Курно, — ответил г-н Струве.

— О Боже, это правда! — воскликнул я, хлопая в ладоши. — Я знал его отца, и хорошо знал!