Ради тебя

Все, что было в танке и у танкистов, Бадяга и Женька свалили в кучу за просекой. Кедров подвел немца к этой куче, положил лицом вниз, сел по другую сторону и стал перекладывать в мешок Горохова килограммовые буханки хлеба в целлофане, консервы, пачки галет и фляги. В свой мешок он положил восемь гранат и две большие коробки автоматных патронов.

— Кто знает, сколько нам тут скитаться, — сказал он Никольскому.

— И как скитаться, — согласился Никольский.

Бадяга и Женька связали несколько немецких гранат, привязали к ним одну нашу противотанковую, и Бадяга осторожно спустил их через верхний люк в танк.

Кедров затянул мешок Горохова и посвистел пленному.

— Вставай.

Немец встал.

Кедров показал на мешок.

— Надевай.

Немец посмотрел на мешок, на него, снова на мешок.

— Надевай, — повторил Кедров.

Немец продел руки в лямки и закинул мешок за спину. Песковой, уперев руки в бока и наклонив голову, топтался вокруг немца.

— Ничего носильщик.

— Повесь на него магазины, — предложил ему Кедров. Песковой захохотал:

— Что за вопрос!

— Посмотрим, как он будет идти, — сказал Батраков. Кедров финкой разрезал комбинезон немца поперек, так что немец все время должен был поддерживать нижнюю его часть, чтобы она не свалилась на сапоги.

— Будет. Еще как будет!

Никольский, посасывая трубку и щурясь, стоял перед немцем и рассматривал его, как рассматривают что-то в музее.

— Готовы? — спросил Бадяга. — Сдайте назад.

Когда все отошли от просеки, Женька дернул за веревку, которая была привязана к полотняной тесьме на шплинте противотанковой гранаты. В танке грохнуло, и из люка плеснулось зарево, но дыма было не много, и все остались довольны — дым мог привлечь немцев: никто ведь не знал, были ли немцы поблизости или их не было. Бадяга жердью столкнул крышку люка, она захлопнулась, и дым перестал идти.

Они шли ромбом: впереди Бадяга с пулеметом, чуть сзади, правее и левее его, шли Никольский и Песковой, в затылок им шли Тарасов и Женька. Тыльным углом ромба был Батраков. В центре ромба шел немец, а за ним в пяти шагах — Кедров.

Не останавливаясь, они прошли еще километра четыре, прислушиваясь и к шорохам леса и к гулу фронта. Гул не перемещался, и они поняли, что немцам удалось остановить наступление, и подумали, что им здесь нельзя ждать, спрятавшись где-нибудь, когда свои продвинутся, свои могли не продвинуться и за месяц.

Немцы попались им еще только раз, когда они вышли к широкой, хорошо накатанной дороге, пересекавшей лес. По дороге проходила колонна: машины с пехотой, танки, самоходки, пушки на прицепах. Немцы в грузовиках сидели молча, устало нахохлившись, спины и каски их были забрызганы грязью, грязь успела высохнуть, машины и танки тоже были грязными, и они поняли, что колонна идет откуда-то из фрицевского тыла. Каждый из них подумал снова, что надо идти и идти и постараться перейти фронт, пока на переднем крае еще нет сплошной линии окопов и пока немцы не успели наставить повсюду постов и секретов.

Они подождали, пока колонна прошла, перебежали дорогу, отошли от нее подальше и остановились у родника.

— Надо поесть, — сказал Песковой.

Никольский посмотрел на часы.

— И передохнуть. Сейчас только два.

Пленный повернулся к Кедрову.

— Снимай, — скомандовал Кедров.

Немец снял мешок, сел рядом с ним и вытер пот. Он подождал, пока все напьются, потом лег над родником и долго пил мелкими глотками, согревая воду во рту.

— Так петухи пьют, — объяснил им Бадяга.

— Этот уже ощипанный, — сказал Песковой.

Никольский выковырнул из трубки пепел.

— Долго ли надо, чтобы перья отросли?

— У этого могут и не отрасти, — сказал Батраков.

Кедров пристально посмотрел на немца.

Немец откашлялся, опустил голову, помедлил и стал снимать сапоги. Он снял и носки и, черпая пригоршнями из родника, обмыл натертые до пузырей ноги.

Женька расстелил палатку. Бадяга вытряхнул из мешка Горохова еду и фляги и стал резать своим длинным, в три ладони, узким, но очень толстым у обушка самодельным ножом хлеб и открывать банки. Он резал жесть, как картон. Банки подавал ему Песковой. Он подавал их и глотал слюну — от запаха мяса у него сосало в желудке.

— Курица, — бормотал он. — Снова курица. Снова курица. Любят фрицы курочек. Ну-ка, Женька, дай эти плоские. Так и знал — рыбная. Шпроты? Нет, шпроты должны быть желтые, я помню с гражданки. А эти белые.

— Сардины, — сказал Никольский.

Женька заглянул в мешок.

— Больше плоских нет. Сало будем?

Бадяга соскреб ножом с сала соль.

— Резать все?

Кусок был большой и толстый, с хорошую книгу.

— Режь, надо поесть как следует, — сказал Никольский.

Батраков достал из своего мешка квадратную банку американских консервов.

— На, открой и эту.

Бадяга, прижав банку к животу, срезал с нее дно и понюхал консервы. Консервы были красные и отдавали кислым.

— Из чего они их делают? — спросил он.

— Из кита, — ответил Песковой. — Давайте, садитесь.

Все сели или прилегли вокруг палатки, а немца Кедров положил так, что он был на виду.

— Из чего? — переспросил Бадяга.

— Из кита, — повторил Песковой. — Видел такую рыбину? Плавает, а детенышей рожает и кормит молоком.