Радио Мартын

– Ну в них, у меня джинсы в стирке. Я тебе что говорю, что все это полный ад. Полный. Трусливые смехуёчки. Искусственные цветы вместо детей. Подготовка к ГТО вместо танцев. Школа Андрияки вместо Фра Анджелико.

– Какую-то ты хуйню несешь, – глуховатый голос моего непонятного знакомого стал еще глуше.

– В смысле?

– Слово «поколение» достают, чтобы за ним спрятаться и реальных людей не видеть.

– Володя, так я же говорю, это из-за них мы в дерьме, из-за людей, конечно, я об этом. Они все просрали.

– Не они, а мы все просрали. И ничего не просрали. Вы так все говорите, чтобы спокойнее пить в «Пропилеях». Ты принес, – он заговорил тише, – коды?

– Ох, не принес, не успел, нет у меня ничего, забудь. Не знаю, зачем тебе это, но у меня этого нет. Да и было бы, сам понимаешь, я в лагеря не хочу. А ты меня зря цепляешь. Я тебе говорю: все эти и просрали, наше поколение. Кто не сторчался, тот уехал, кто не уехал, того посадили, кого не посадили, тот ссучился. Всё, вышли все, а за нами – приспособленцы-мутанты и дети, которых изолировали в армейских частях. Так что все, йок, скидывайся на подарок директору и записывайся в родительский комитет.

– Я не такой. И они не такие.

– Блядь. Я тебе говорю: телки встретили комсомольцев и нарожали югенд.

– Вот-вот, ты когда про них говоришь, их жалко. А ты со своим Фра Анджелико идешь на хуй, – сказал непонятный знакомый внезапно громко и удивительно мягко.

Бывший ведущий сделал какое-то движение, которое можно было расценить как намерение дать по лицу, но качнулся назад и пошел в сторону туалета, что-то по дороге договаривая.

Непонятный знакомый отвернулся от этого теперь уже совсем бывшего телеведущего и подмигнул мне. Почти все разошлись. Кроме нас за барной стойкой сидели сгорбленный старик, полностью поглощенный чтением Бродского и графином водки, и очень пьяная девушка, тихонько плакавшая в бокал просекко.

– Все-таки не подрались, – снова подмигнул мне мой новый старый знакомый.

– Я как будто знаю ваш голос, – сказал я.

– У меня подписка о невыезде, кстати. Друзья сидят, а я сижу с вами. Но, может быть, завтра это будет исправлено.

И он в третий раз подмигнул мне, закрывая правый глаз и очень старательно поднимая левую бровь. В этот момент я вспомнил.

Этого человека с белой кожей я видел несколько лет назад, несколько десятилетий назад на дороге, засыпанной еловыми иголками. Наши бабушки несколько лет подряд встречались друг с другом у калитки с цветущим, отцветающим или увядшим шиповником, и мы несколько лет подряд смотрели друг на друга, ковыряя палочками в песке. А пару раз даже были друг у друга в дачных гостях, и он мне показывал схему династий Каролингов и Меровингов, над которой корпел, нанося имена и даты фиолетовой ручкой на большой лист ватмана. Потом исчезли родители в больничных простынках, потом умерла моя бабушка, потом мы с дедушкой жили вдвоем, потом дедушка заболел, потом я жил один в интернате, потом я опять жил с дедушкой, потом он умер, и я стал жить, как наследный принц, с регентшей Тамарой и линяющим зайцем.

Я спросил, как его схема французских династий: «Совсем запуталась». Он спросил, чему я научился за эти сто лет: «Работаю со звуком».

– Я слышал. А как именно?

– Как угодно. Здесь я – звукорежиссер, на прошлой работе – монтажер и подставка для микрофона, дома собираю и разбираю радиоприборы для удовольствия. Внутри меня даже сейчас один такой прибор, – я мотнул головой и показал ему аппаратик в ухе.

– Для удовольствия, – механически повторил он. – Это все совершенно удивительно. А зачем тебе прибор в ухе?

– Это чтобы лучше тебя слышать.

– Слушай, ладно-ладно, прости, я забыл, что…

– Ничего, это все спрашивают. Бояться ничего не нужно.

– Это ведь у тебя еще тогда было, да?

– Это у меня с детства, приморозил. Когда были похороны. Уши отморозил. И появились такие нарушения. Я потом упал неудачно, и случилось нарушение в позвоночнике. И вот нос такой стал, как инвалид, что ли, считается.

Мы проговорили почти час.

– То, что ты с «России» уволился, – это, конечно, немного неудачно, была у меня одна идея. Но ничего, все равно. Скажи лучше, почему ты все время говоришь «Бояться не нужно ничего»? Тик у тебя такой?

– Это не совсем моя фраза.

– Это ведь фраза из радиоточки? Зачем она тебе?

– Очень много пугающих новостей вокруг: жуки, до этого сера, во́йны, я еще думаю всерьез о великанах подземных, я же на новостях долго работал, и вот эти все ужасы, предчувствия все время со мной. Так что, наверное, да, тик, магически заговариваю, что ли.

– Ага, ясно. Ведьмы вызывают обвалы в газовых шахтах, мыши сами зарождаются в соломе, метеоры велят слушаться администрацию по вторникам и средам. А единорога видел?

– Да о чем ты?

– Ты же когда-то любил Средневековье. Не узнаешь? Сейчас то же самое: вера во внешнюю силу, которая контролирует жизнь. Отсюда коллективная паранойя – один из приемов власти. Она нас всех в рукавицах держит.

– Но так и я о том: радио тоже говорит, что государство нас от этого всего защитит.