Радио Мартын

– Не понимаешь. Власть – а она, конечно, от Бога, видимо от бога войны, – защитит, ага. И правительство – жрецы. А ты не видишь, что новости специально пугают? Чтобы люди верили, что только государство и поможет им.

– А разве нет?

– Да-а-а, тебе предстоит долгий путь… Но ты не безнадежен.

Помолчали.

Еще помолчали.

Я сказал:

– Ты, наверное, прав. Но в великанов я верю. И они не имеют отношения к власти. И в самых маленьких существ. Но не знаю, как их вызвать.

Он спросил:

– На сколько лет себя ощущаешь?

– В смысле?

– Мне уже за сорок, а я все еще не понимаю, где она, зрелость? Я в мои сорок один могу сказать, что мой внутренний возраст – двадцать восемь.

– А я не знаю, – сказал я. – Иногда мне двадцать один, иногда четырнадцать. А иногда все семьдесят три. Но чаще двадцать один.

– Да, есть версия, что дети конца семидесятых – начала восьмидесятых не успели повзрослеть.

– Прячешься за слово «поколение»?

– Поймал, прячусь.

– Не успели повзрослеть. Как Питер Пэн?

– Просто застряли где-то между разными странами и временами. И у них – у нас – в принципе нет возраста. Только разные агрегатные состояния.

– Чаще подростковые.

– Инфантильные главным образом.

– Меня дед заставлял много читать. Я когда что-то вижу, будто это не совсем я смотрю, а как литературный герой или сказочный.

– Ну это, может, и ничего. Это как любой роман – переписывание чужой речи.

– Да, разговариваю чужим голосом. Только не помню чьим. Я бы хотел от этого избавиться, это вообще-то трудно так жить. Я как будто со стороны, лежу на диване и смотрю на свою жизнь, которая только завтра начнется. Бесконечное тридцать первое августа. Ты, наверное, про это говоришь, когда про возраст спрашиваешь.

– Ладно, проехали.

Помолчали.

Еще немного помолчали.

– Говорили, у тебя необыкновенный слух и ты отлично разбираешься в технике. Очень нужные качества в нашем деле, – сказал он.

– Единственное достижение: я умею так рассчитать, чтобы перемотать заставку сериала «Друзья» ровно к началу серии. И внутри меня постоянно идет болтовня. Прислушайся – может, и ты услышишь. Так что да, техника и слух.

– Смешно. То есть ты совсем сдался.

– А я и не был другим. Что я могу, ничего не изменить уже. Да даже Кристина Вазгеновна не может.

– А ты не думал, что все эти люди, они же наши ровесники. Эта твоя Вазгеновна не всегда была таким монстром, она длинный путь проделала. Это сначала попробовать, потом деньги, потом обволакиваешься…

– Обволакиваешься?

– Климатом этим. И вот уже не замечаешь, как ты стал Кристиной Спутник в лучшем случае. Все они портятся. И мы тоже, кстати. Звенья гребаных цепочек. В результате – усталые, ненавидящие, замерзшие, оглушенные люди, которым нельзя в гостинице яичницу на обед заказать.

– В какой гостинице?

– Да ни в какой, это я просто так, для примера вспомнил. Надо все это менять постоянно.

– Любезный, графинчик обнови! – старик с книжкой Бродского придвинулся к нам вплотную и обратился к Ионе. Иона недовольно посмотрел на часы, но налил ему. – Не присоединитесь, молодые люди?

Мы вежливо, как мне кажется, помотали головами.

– Что менять?

– Химический состав воздуха, менять климат. Есть государство нормы – что отстаивал Угаров, мой учитель. Знал такого? Государство здравого смысла, красоты. И есть государство отравленных деньгами, мусором и пустотой. Те, что бьют детей и даже плачут только по разнарядке теперь. Все это надо взболтать, изменить. Рассказать всем, что происходит в действительности. Вернуть всех этих молодых из армии и монастырей. Мы подготовка, гумус, перегной, действовать будут следующие. Им надо пути открыть. И не только им. Всех в чувство привести, в их настоящие чувства. Ничего, как говорит тот же мой знакомый, «придет время, будет и пора».

– Ты залез на броневик.

– Так и есть. Я пафоса не боюсь.

Он внезапно приосанился и стал говорить басом:

– Студзинский: Лучше всего нам подняться и уйти вслед за Петлюрой. Как мы, белогвардейцы, уживемся с большевиками, не представляю себе!

Затем чуть сжался и сказал высоким голосом:

– Мышлаевский: Большевики идут. Тихо, вежливо идут. И без всякого боя! Завтра, таким образом, здесь получится советская республика… Позвольте, водкой пахнет! Кто пил водку раньше времени? Сознавайтесь. Что ж это делается в этом богоспасаемом доме?!

– Так, и что?

– Так они за это «вежливо идут» и антибольшевистские разговоры их всех посадили. А это актеры, они «Дни Турбиных» репетировали. Мол, любимая пьеса Сталина, есть надежда, что разрешат. Я с этими ребятами был знаком, даже дружил, соседи по курсу – они меня научили паре песен: «Здравствуйте, дачники!», помнишь, и «Поручик Голицын». Они, конечно, не самые образцовые сегодняшние граждане, наш состав крови, но заговор, шифр – полный бред. Актеры! А эти отморозки просто не поняли ничего, слова какие-то не те – ну и на всякий случай всю труппу того, в расход. Мышлаевского, Студзинского, братьев Турбиных с Еленой. Мои одногодки, помладше даже.

– Греки сбондили Елену.