Радио Мартын

ЖЕНЩИНА: Носик. Его звали Носик. «Носик, иди». У него нос такой был… (Смех.)

МУЖЧИНА: Ну не такой прям, как у вас.

ЖЕНЩИНА: Ну Юра. Никак не может успокоиться.

МУЖЧИНА: Перейди на мирное.

ЖЕНЩИНА: На мирное?

МУЖЧИНА: Расскажи про билеты. На двадцать второе июня у нас билеты-то были.

ЖЕНЩИНА: Глубинные бомбы. Там горлышко такое. Мы как раз девочки все вот туда – юрк. И красили.

Помолчали.

МУЖЧИНА: Там двадцать второй год был уже призван. Двадцать третий, двадцать четвертый забрали сразу после… В конце сорок первого года. Потом до нас добрались, до двадцать пятого. В сорок втором.

ЖЕНЩИНА: А девушек вообще в Москве… Зажигалки, конечно, сбрасывали, это конечно.

МУЖЧИНА: Отбарабанил восемь лет.

ЖЕНЩИНА: Да. Менять некем.

МУЖЧИНА: Менять некем. Отслужил. Подошел, это самое, пятидесятый год. Тех солдат, это самое, демобилизовали. «А вы, это самое, за звание еще год». Вот, восемь лет почти без малых.

ЖЕНЩИНА: Юра на Курской дуге ранен был. Отлежался, пошел до Пруссии. Все было.

Я: Какие зажигалки?

МУЖЧИНА: Кофейку, может быть?

ЖЕНЩИНА: Это самое. Мартын.

Я: Что?

ЖЕНЩИНА: А чего ты?

Я: Вот письма вы возьмите, я пойду.

МУЖЧИНА: Какие письма? А. Да нет. Я вот помню начало… Первая бомбежка, значит, была ровно через месяц после начала войны. Ровно.

ЖЕНЩИНА: Немецкая точность.

Я: А кем вы на фронте были? Медсестрой?

ЖЕНЩИНА: Кто была? Меня там контузило – я недолго была на фронте. Смоленск, Витебск. И хватит.

Я: Это оттуда фотография, да? Из госпиталя?

ЖЕНЩИНА: Отлежался в госпитале, дальше пошел.

МУЖЧИНА: Куда глаза глядят.

ЖЕНЩИНА: Ну, демобилизовались. И вот мы с Юрием Ивановичем встречаемся. Восемь, что ли, лет спустя? Снова. Встретились в военкомате. А там очередь была. Он так подходит: «Чего-то я, – говорит, – лицо знакомое». А я тогда не узнала его. Он возмужал – как же, в форме, такой интересный.

МУЖЧИНА: Носик.

ЖЕНЩИНА: Носик уже не такой. Ну, посмеялись так, пошутили и разошлись. Потом встретились. Два года мы это самое.

МУЖЧИНА: Она в техникуме уже училась, я только с фронта пришел.

ЖЕНЩИНА: Еще салага! Но я запомнила день, когда мы пошли на рыночек за молоком. В бидоне. Он всю дорогу рядом со мной шел и смотрел, волновался, как бы я не оступилась.

МУЖЧИНА: И вот мучаемся семьдесят лет.

ЖЕНЩИНА: Да с гаком уже. Уже…

МУЖЧИНА: Мучаем друг друга.

ЖЕНЩИНА: А-а-а-а.

МУЖЧИНА: Чего?

ЖЕНЩИНА: Ой, сейчас расскажу. Когда мы ехали на фронт… А на фронт ехали в телячьих вагонах. Сена там полно… Но мороз был сорок. Птица на ходу замерзала, падала. И паровоз орет. Это значит, уже над нами самолеты немецкие. А паровоз орет, если вагон бомбят и он загорится, чтоб мы успели выскочить. И когда паровоз орет, это так страшно. Это мы уже знаем, летит, значит, над нами. И тут поезд немножко притормозил, потому что уже бомбят где-то. А вдоль состава бежит женщина. Видно, ее где-то подсадили, а потом высадили, очень было строго. Комендант поезда приказал старшим по вагону расстрел на месте, если кого-то посадите чужого. Потому что разные люди были. Могли и шпиона подсадить, чтобы взорвал.

Бежит женщина с мешочком за это самое. Это сейчас рюкзак – мешок, а тогда здесь картошинка и здесь картошинка. Завязывается веревочкой и вот здесь идет сюда-сюда…

МУЖЧИНА: Вещмешок назывался.

ЖЕНЩИНА: Вот с мешочком эта женщина бежит: «Девочки, посадите-посадите!» Ой, ну мне так жалко. А я старшая по вагону была. Я говорю: «Девчонки, давайте посадим». А вагоны высокие товарные. Мы ее за этот мешочек втянули.

«Мне, – говорит, – два пролета». Где-то там повернем-повернем, говорит. А она… Война началась. Перед войной она кончила школу, детей отправила родителям в деревню.

А теперь немец к Смоленску подходит, а деревня там. И дети там. Мы ее подсадили. И уже когда мы доехали, она, уходя, да… А тут бомбежка, нам уже не до сухого пайка. Я говорю: «Девчонки, про нас все равно неизвестно, останемся мы живы или нет. Паек нам нужен или не пригодится он?» Мы собрали паек, отдали этой женщине всё. Она: «Ой, спасибо-спасибо. Спасибо». Потому что Москва уже голодная, уже голод. И, уходя, она дала мне книжечку такую, молитвенник и иконку. Юр, ты найдешь вот эту сумочку мою?

МУЖЧИНА: Она где?

ЖЕНЩИНА: Там уж… Я сейчас возьму. Эта книжечка и иконка…

МУЖЧИНА: (параллельно

). Где она? Я найду.

ЖЕНЩИНА: Где одежда, там, в шкафу. С левой стороны, Юра, это самое. В уголке. Я ее, куда иду, Мартыш, так перекладываю. Из сумки в сумку. Из сумки в сумку.

МУЖЧИНА: И с собой всегда.

ЖЕНЩИНА: И с собой все время. Она уже износилась, старенькая стала книжечка. Но там молитвы. Хотя я была тоже комсомолкой.

МУЖЧИНА: Она в этой, в маленькой, что ли?

ЖЕНЩИНА: В маленькой. В шкафу, Юр.

МУЖЧИНА: Ну? А там нет – я смотрел.

ЖЕНЩИНА: Вот, вот моя иконка! Вот, ребята.

МУЖЧИНА: Чай собирать, что ли?

ЖЕНЩИНА: Ну, Мартын, может, поклюем чуть-чуть еще?

Я: Да я же на минуту, я же письма отдать. А уже целый обед. Смотрите, я прочитаю вам, да, второе?

1.16