Радуга тяготения

Он бы показал эту тварь многим из нас, только мы не желали смотреть. В невинности своей он не постигал, отчего бы коллегам по проекту не взять пример с революционных ячеек и не заняться суровой самокритикой. Он не желал задевать ничьих чувств, хотел только показать остальным – все ведь приличные люди, – что их отношение к черноте связано с их отношением к говну, а их отношение к говну – с отношением к гниению и смерти. Он-то думал, это так ясно… почему они не слушали? Почему не признавали, что их вытеснения воплощают – в том смысле, коего лишилась Европа на последних изнуренных витках своей извращенной магии, – воплощают подлинных живых людей, наверняка (согласно точнейшим разведданным) обладающих подлинным живым оружием: мертвый отец, что никогда не спал с тобою, Пенелопа, ночь за ночью возвращается в твою постель, норовит подлезть сзади… или нерожденное дитя пробуждает тебя плачем среди ночи, и ты грудью чувствуешь его призрачные губы… они подлинны, они живые, а ты симулируешь вопль в Обезьяньей Хватке… однако сейчас поглядим на гораздо более вероятную кандидатуру: сливочнокожая Катье под Колесом Фортуны готовится рвануть по пляжу – в относительный покой американских горок. У Стрелмана галлюцинации. Он утратил контроль. Стрелману полагается абсолютный контроль над Катье. А с ней тогда что? Неподконтрольна контролю. Даже в кожаных ремнях и боли вселенной gemütlich[153] Бликеро ей не бывало так страшно.

Роджер Мехико принимает на свой счет, да боже мой, я ж помочь хочу…

А Стрелман, несколько в отключке, все это время слышит голос – знакомый, как ни странно, Стрелман когда-то воображал, что так говорит знаменитая фотография из сводок Войны:

– Вот как ты поступишь. Мехико тебе нужен – сейчас как никогда. Твои зимние тревоги о Конце Истории, очевидно, усмирены – страница твоей биографии, подобно любому старому кошмару. Но, как всегда грит лорд Эктон, чистыми руками Историю не плетут. Эта подружка Мехико – угроза всему предприятию. Он будет держаться за нее зубами. Пусть она хмурится, пусть даже ругается – все равно она увлечет его прочь, в туман гражданки, где ты, Стрелман, потеряешь его и никогда не найдешь – если не начнешь действовать сейчас. Операция «Обратная вспышка» посылает ВТС-ных девиц в Зону. Ракетных девиц – секретарствовать и бегать по мелким техническим поручениям на полигоне в Куксхафене. Только словечко молвить ГОРО через этого Денниса Штакета – и ты уберешь Джессику Одетт с дороги. Мехико, вероятно, поначалу будет ныть, но тем больше причин – если его пнуть куда нужно – С Головой Погрузиться В Работу, а? Вспомни красноречивую тираду сэра Дениса Нэйленда Смита молодому Алану Стерлингу, чья невеста в когтях коварного желтолицего Врага: «Я пережил немало пожаров, подобных тому, что сжигает ныне вас, Стерлинг, и всегда приходил к выводу, что работа – лучший бальзам от ожогов». А мы оба знаем, что́ воплощает Нэйленд Смит, мм? не так ли.

– Я-то знаю, – вслух грит Стрелман, – но не скажу наверняка, знаешь ли ты, раз я, понимаешь ли, даже не знаю, кто

ты.

Этот странный всплеск не утешает спутников Стрелмана. В откровенной панике они начинают отодвигаться.

– Надо бы врача найти, – шепчет Деннис Штакет, подмигивая Катье, точно стриженный под ежик белявый Граучо Маркс. Джессика, позабыв обиду, хватает Роджера за локоть.

– Видишь, видишь, – вновь заводит голос, – она считает, будто защищает его от тебя. Сколько шансов быть синтезом выпадает человеку, Стрелман? Восток и Запад чохом, в одном лице? Ты не только можешь стать Нэйлендом Смитом, дать перепуганному парнишке честный совет о добродетелях работы, но и при этом – одновременно – становишься Фу Манчу! а? В чьей власти юная дамочка! Ну,

каково? Протагонист и антагонист един в двух лицах. Вот я бы возможности не упустил.

Стрелман уже хочет огрызнуться: «Но я – не ты», что-то в этом духе, – однако видит, как вытаращились на него остальные.

– Ой, ха-ха, – вместо этого грит он. – Сам с собой заболтался. Такое – ну, как бы – чудачество у меня, хе-хе.

– Ян и Инь, – шепчет Голос, – Инь и Ян…

3. В Зоне

Сдается мне, мы уже не в Канзасе, Тотошка.

Дороти по прибытии в Страну Оз

* * *

Мы благополучно одолели дни Eis-Heiligen[154] – святой Панкратий, святой Серватий, святой Бонифаций, die kalte[155] София… они парят в облаках над виноградниками, ледяные святые, готовые дыханьем, порывом уничтожить год в морозе и хладе. Бывают годы, особенно военные годы, когда они скупы на милосердие, сварливы, во владычестве своем самодовольны: не вполне святы, даже не совсем христиане. Наверняка молитвы землепашцев, собирателей и любителей вина до них долетают, но откуда нам знать, что себе думают хладные святые – хриплый смех, докука языческая, кому постижим сей арьергард, что защищает зиму от майских революционеров?