Радуга тяготения

Переходим в Штольню 20 и дальше – там движение плотнее. Здесь фабричное обиталище А4 – Ракета делила его с V-1 и сборкой ТВД[167]. Из этих штолен, 20-х, 30-х и 40-х, детали Ракеты крест-накрест скармливались двум основным конвейерам. Идешь вглубь по пути рождения Ракеты: нагнетатели, центральные отсеки, головные части, силовые агрегаты, системы управления, хвостовые отсеки… куча хвостовых отсеков так здесь и осталась, штабелированы зеркально, стабилизаторами вверх/стабилизаторами вниз, ряд за рядом – одинаковый, зыбкий и помятый металл. Ленитроп бредет, разглядывает в них свое отражение, смотрит, как оно кривится и скользит прочь, да тут, ребятки, просто какая-то подземная комната смеха, делов-то… Пустые тележки с металлическими колесиками цепочкой выстроились в тоннеле: везут четырехлопастные стреловидные формы, указующие в потолок – ой. Точно – заостренные дефлекторы вставлялись, видимо, в сверхзвуковое сопло ракетного двигателя – а вот и они, целая куча, громадные сволочи, с Ленитропа ростом, белые заглавные «А» нарисованы возле форкамер… Вверху затаились жирные гнутые трубы, изолированные белым, и стальные лампы не выдают света из обожженных ермолок рефлекторов… вдоль оси тоннеля выстроились стальные опорные столбы, изящные, серые, голая резьба застыла в застарелой ржавчине… клети запасных деталей омыты синими тенями – они ложатся на обшивку и двутавровые балки, что держатся на отсыревших кирпичных колоннах размером с дымоходы… стекловолоконная изоляция снежными сугробами навалена возле путей…

Окончательная сборка происходила в Штольне 41. Поперечный тоннель глубиной 50 футов – чтобы вместилась готовая Ракета. Застольный гам, откровенно нестойкие голоса взбухают, отскакивая от бетона. Личный состав ковыляет назад по центральному тоннелю, и лица их остекленелы и румяны. Ленитроп, щурясь, заглядывает в эту длинную яму и видит толпу американцев и русских, собравшихся вокруг гигантской дубовой пивной бочки. Штатский немец размером с гнома, с рыжими усами, как у фон Гинденбурга, раздает глиняные кружки – кажись, сплошной пены. Почти на всяком рукаве мерцают артиллерийские дымки́. Американцы поют

РАКЕТНЫЕ ЛИМЕРИКИ

Была одна штука, V-2,Что в пилоте нуждалась едва:Лишь на кнопку нажать —И ее не видать,А вокруг жизнь живая мертва.

Мелодию знает всякий американский студиозус, пригретый студенческими обществами. Но отчего-то здесь поют в стиле немецких штурмовиков: в конце каждой строки ноты резко обламываются, затем толчок тишины – и певцы атакуют следующую строку.

[Припев:]

 Ja, ja, ja, ja!А в Пруссии кисок не ели!Там кошек-то не хватаетЗато мусора там хватает

Потанцуй со мной, Русский, в постели!

Пьяные висят на стальных стремянках и обернулись вокруг мостков. Пивные пары́ заползают в глубокие каверны, средь грязно-оливковых ракетных деталей, стоящих или упавших на бок.

Один тип, что зовется Крокеттом,Завел шуры-муры с ракетой.Засечете их вместе —Между ними не лезьте,

И не клейте ракету при этом.

Ленитроп голоден и хочет пить. Злые миазмы в Штольне 41 отчетливы и очевидны, однако он принимается искать проход – может, обед перехватит. Выясняется, что единственная дорога вниз – по тросу, прицепленному к подъемнику наверху. Толстый деревенщина, рядовой первого класса, прохлаждается в будке, попивая вино.

– Валяй, Джексон. Прокачу с ветерком. Меня в УОР[168] научили.

Сложив усы, чтоб излучали, как ему представляется, доблесть, Ник Шлакобери забирается – одна нога в петле, другая болтается в воздухе. Взвывает электромотор, Ленитроп отпускает последние стальные перила и вцепляется в трос, а под ним разверзаются 50 футов сумерек. Ой-ё…

Катит над Штольней 41, далеко внизу толкутся головы, пивная пена всплескивает факелами в тенях – внезапно мотор отрубается, и Ленитроп падает камнем. Ах блядь…

– Пожить не успел! – кричит он, голосок слишком пронзительный, будто у подростка по радио, вообще-то неловко, но на него летит бетонный пол, различима каждая отметина опалубки, каждый темный кристалл тюрингского песка, по которому Ленитропа размажет, – поблизости даже тушки ничьей нет, чтоб отделаться множественными переломами… Остается футов десять, и тут рядовой п. к. жмет на тормоза. Маниакальный хохот за спиной наверху. Напружинившийся трос поет под ладонью, и наконец Ленитроп разжимает хватку, падает и, пойманный за ногу, плавно въезжает вниз головой в толпу зевак, что сгрудились у пивного бочонка, – они, уже привычные к такой манере прибытия, лишь продолжают горланить: