Радуга тяготения

Между штатскими немцами и иностранными пленными, освобожденными из лагерей, после капитуляции вечные стычки. Города на севере захвачены перемещенными поляками, чехами, русскими – те грабят арсеналы и амбары и не намерены расставаться с награбленным. Но никто не понимает, как относиться к местным Шварцкоммандо. Одни видят только лохмотья формы СС – и реагируют так или иначе; другие считают их марокканцами или индийцами, что каким-то макаром придрейфовали из Италии через горы. Немцы еще помнят 20-летней давности оккупацию Рейнланда французскими колониальными соединениями и плакаты, вопиявшие: «SCHWARZE BESATZUNG AM RHEIN!»[175]. Очередная линия напряжения в схеме. На той неделе двух шварцкоммандос застрелили в Гамбурге. Других избили до полусмерти. Британская военная администрация прислала какие-то войска, но убийства уже свершились. Военных, похоже, больше всего интересовало соблюдение комендантского часа.

– Онгуруве. – Андреас протягивает наушники и отъезжает с дороги.

– …не пойму, мы им нужны или нефтеперегонный завод… – голос трещит, то и дело пропадает, – …сотня, может, двести… полно…..товки, дубинки, пистолеты…

Би-бип и взрыв шипенья, затем волнами плещет знакомый голос:

– Могу обеспечить десять человек.

– Ганновер на проводе, – бормочет Энциан, якобы посмеиваясь.

– Йозеф Омбинди то есть. – Андреасу не до смеха.

А Онгуруве, который просит помощи, по Вопросу Пустых равнодушно блюдет нейтралитет – ну, или старается. Однако Омбинди, доставив людей в Гамбург, возможно, решит там задержаться. Для него Ганновер, даже с заводом «Фольксваген», – лишь ступенька. Гамбург даст Пустым мощную опору – пожалуй, это шанс. И вообще север – их естественная стихия…

– Придется мне ехать, – возвращая наушники Андреасу. – Что такое?

– Может, это русские, выманивают тебя.

– Перестань. Не думай ты о Чичерине. Вряд ли он там.

– Но твой европеец говорил…

– Этот? Не знаю, насколько можно ему доверять. Не забывай, я слышал, как он болтал с Клёви в поезде. А теперь он с девчонкой Чичерина в Нордхаузене. Ну вот ты бы ему верил?

– Но, может, он чего-то стоит, раз Клёви теперь за ним гоняется.

– Если так, мы с ним наверняка еще увидимся.

Энциан хватает походный комплект, глотает два первитина на дорожку, напоминает Андреасу о паре вещей по делу на завтра и длинными солевыми и каменными уступами выбирается на поверхность.

Снаружи вдыхает вечнозеленый воздух Гарца. В старых деревнях в этот вечерний час пора доить. Вышла первая звезда, оканумаихи, маленькая любительница сладкого парного молока…

Но это же другая звезда, северная. Нечем утешиться. Что приключилось с нами? Если выбирали не мы, если зонгереро суждено жить на лоне Ангела, что пытался уничтожить нас на Зюдвесте… тогда: обошли нас или избрали для ужаса еще ужаснее?

Энциану надо попасть в Гамбург прежде, чем солнце вновь пронзят копьями. Охрана в поездах назойлива, но часовые знают его. Длинные товарняки день и ночь катят из «Миттельверке», везут оборудование А4 на запад к американцам, на север к англичанам… а вскоре, когда вступит в силу новая карта оккупации, и на восток к русским… Нордхаузен отойдет русской администрации – вот тогда-то и начнется заваруха… выпадет ли ему шанс с Чичериным? Энциан в глаза его не видел, но им суждено встретиться. Энциан ему сводный брат. Они – плоть единая.

Пульсирует седалищный нерв. Слишком много сидел. Он хромает, одинокий, по привычке опустив голову – в Эрдшвайнхёле низкие потолки, кто знает, что ждет здесь тех, кто держит голову слишком высоко? По дороге к железнодорожной эстакаде, высокий и серый в разгорающемся свете звезд, Энциан направляется на Север…

* * *

На пороге рассвета. Сотней футов ниже плывет белесая облачная пелена – тянется к западу, насколько хватает глаз. Ленитроп и ведьмина подмастерица Лиха Леттем стоят на вершине Брокена, в само́м нервном узле германского зла, в двадцати милях к северо-северо-западу от «Миттельверке», ждут восхода. Канун Первого мая пришел и ушел, проказливая парочка опоздала почти на месяц, но следы Шабаша еще не изгладились: бутылки из-под Kriegsbier[176], кружевное белье, пустые винтовочные гильзы, рваные знамена красного атласа со свастиками, татуировочные иглы и брызги синей краски.

– А это еще зачем? – спрашивает Ленитроп.

– Для поцелуя дьявола, конечно.