Радуга тяготения

Лиха тычется – ах ты старый, дескать, дурак, – ему в подмышку, и Ленитропу кажется, что он тривиальный мещанин, раз не знал. Но, с другой стороны, он насчет ведьм почти не в курсе, хоть у него в роду и была настоящая Салемская Ведьма, одной из последних влилась в толпу sus. per coll.[177], повисшую в сцепках веков на его генеалогическом древе. Ее звали Эми Спру, семейная ренегатка, в 23 года ударилась в антиномизм и носилась по всему Беркширу, как ненормальная, опередив Полоумную Сью Данэм на 200 лет, крала младенцев, в сумерках скакала верхом на коровах, на горе Снодда приносила в жертву кур. Из-за кур, как вы понимаете, народ особенно возмущался. Отчего-то коровы и младенцы всегда возвращались целехонькие. Эми Спру, в отличие от врагини этой малолетней поскакушки Дороти, была не злая ведьма.

Она помчалась на Род-айленд, где убежище реально,И заглянуть решила в Салем по пути,Но напросилась на расправу – им ее облик не по нраву,

До Наррагансет ей не светит добрести…

Замели за ведьмовство, приговорили к смерти. Очередная Ленитропова полоумная родня. Если и упоминали ее, разве что плечами жали – слишком далека, не дотягивает до Позора Семьи, скорее эдакий курьез. Ленитроп с детства толком не понимает, как к ней относиться. В тридцатых ведьмам доставалось будь здоров. Их изображали старыми каргами, которые зовут тебя «дорогуша», – довольно сомнительным обществом. Кино не подготовило его к тевтонской разновидности ведьм. У фрицевской ведьмы, к примеру, по шесть пальцев на ногах, а на пизде нету волос. По крайней мере, таковы ведьмы на лестничных фресках в когда-то нацистской радиобашне на Брокене, а на фресках правительства вряд ли бывают безответственные фантазии, правда ведь? Но Лиха считает, что безволосая пизда – это от женщин, написанных фон Байросом.

– Да ты просто сама брить не хочешь, – издевается Ленитроп. – Ха-ха! Вот так ведьма!

– Я тебе кое-что покажу, – грит она, отчего они и не спят в сей небожеский час, замерли рядышком, рука в руке, а солнце уже расчищает горизонт. – Гляди, – шепчет Лиха, – вон там.

Солнечный свет почти горизонтально пихает их в спины, и оно появляется на жемчужной облачной гряде: две гигантские тени на много миль, дотянулись за Клаусталь-Целлерфельд, за Зеезен и Гослар, через русло Ляйне, где ему полагается быть, до самого Везера…

– Ёперный театр, – слегка занервничав, говорит Ленитроп, – это ж Фантом.

Возле Грейлока в Беркширах такие тоже бывают. А здесь называются Brockengespenst. Божьи тени. Ленитроп поднимает руку. Пальцы его – города, бицепсы – провинции; само собой, он поднимает руку. Не этого разве от него ждут? Тень-рука волочит за собою радуги, тянется к востоку, хочет схватить Гёттинген. И не обычные тени – трехмерные, наброшены на немецкий рассвет, да, и наверняка в этих горах или под ними жили Титаны… До невозможности несоразмерные. Никогда не унесет их река. Никогда, взглянув на горизонт, не заподозрят, что пред ними бесконечность. Ни на дерево не залезешь, ни в долгое странствие не отправишься… остались только глубокие отпечатки, оболочки в ореолах, что распростерлись над туманами, куда погружаются люди…

Лиха взбрыкивает прямой ногой, словно танцовщица, и склоняет голову набок. Ленитроп показывает западу средний палец, опрометчивый палец затеняет три мили облака в секунду. Лиха хватает Ленитропа за хуй. Ленитроп нагибается и кусает Лиху за сиську. Огромные, они танцуют в целом зале зримых небес. Он сует руку ей под платье. Она оплетает ногой его ногу. Фантомы по краям размываются от красного к индиго – накатывают гигантски. Под облаками все застыло и утрачено, как Атлантида.

Но Brockengespenstphänomen

[178] стреножено тонкой гранью рассвета, и вскоре тени, усохнув, снова подползают к своим обладателям.

– Скажи, а этот Чичерин когда-нибудь…

– Чичерин слишком занят.

– Ну да, а я, можно подумать, трутень.

– Ты другой.

– Ну-у-у… ему надо бы

увидеть.

Она смотрит с любопытством, но не спрашивает, почему, – зубки замирают на нижней губе, и «варум»[179] (варрумм, рокот Пластикмена) дрожит в капкане рта. Оно и к лучшему. Ленитроп не знает, почему. Если кто хочет учинить допрос, к Ленитропу обращаться бесполезно. Вчера у входа в старую шахту они с Лихой наткнулись на патруль Шварцкоммандо. Гереро час засыпа́ли Ленитропа вопросами. Ой, да просто шляюсь, понимаете, ищу какой-нибудь, что называется, «человеческий сюжетец», увлекательный, само собой, нам всегда интересно, чем вы, ребята, заняты… В темноте хихикала Лиха. Они ее небось знают. Ее ни о чем не спрашивали.

Заговорил об этом потом – она толком не понимает, что такое у Чичерина с африканцами, но страсти в клочья.