Радуга тяготения

Кто-то тут хитро вводит поправку на параллакс, масштабирует, все тени движутся в нужную сторону и удлиняются с ходом дня – но нет, Зойре не может быть всамделишным, как и эти темноряженые статисты, что ждут в очередях гипотетического трамвая, два с чем-то ломтика колбасы (еще бы, еще бы), дюжина полуголых ребятишек, которые носятся взад-вперед по выжженному жилому дому, столь до изумления детализированные – да уж, у Них бюджет что надо. Поглядите-ка на это опустошение, сначала все построили, потом раздолбали на куски в диапазоне от размеров тела до порошка (просьба заказывать согласно Калибру), пока Полдень незабываемого аромата в Берлине, суть человеческого тленья, нагнетается на площадку той рукою, что лежит в некоем переулке, здоровая, точно дряблая лошадь, и давит на свой гигантский пульверизатор…

(По чернорыночным часам Зойре близится полдень. С 11 до 12 утра – Дурной Час, когда белая женщина со связкой ключей на кольце выходит из горы и может явиться вам. Тогда вы осторожнее. Если не сможете освободить ее от чар, кои она никогда в точности не именует, вас накажут. Она – прекрасная дева, предлагающая Чудо-цветок, и она же – старая уродина с длинными зубами, которая вас в той грезе нашла и ничего не сказала. Се ее Час.)

Боевыми порядками грохочут черные «P-38», движутся ажуром по бледному небу. Ленитроп и Зойре отыскивают кафе на тротуаре, пьют разбодяженное розовое вино, едят хлеб с сыром. Лукавый старый торчок извлекает «штакетину» «чая», и они сидят на солнышке, передают ее друг другу, предлагают дернуть официанту, поди угадай, а? так и солдатские нынче тоже приходится курить. Мимо потоком текут джипы, бронетранспортеры и велосипеды. Девушки в свежих летних платьицах, оранжевые и зеленые, как фруктовые ледышки, подваливают и садятся за столики, улыбаются, улыбаются, все время озирают окрестность на предмет раннего бизнеса.

Зойре как-то удается разговорить Ленитропа насчет Ракеты. Не тема Зойре, конечно, хотя ушки у него на макушке. Если кому-то надо, значит, и своя цена у нее есть.

– В чем восторг, мне никогда не понять. Мы по радио столько про нее слышали. У нас тут была своя «Программа Капитана Полночь». Но мы разочаровались. Хотели верить, но поглядишь вокруг – и веру как корова языком слизнет. А к концу и того меньше оставалось. Я только одно знаю: она обрушила кокаиновый рынок, керл.

– Это как?

– В ракете что-то ест перманганат калия, правильно?

– Турбонасос.

– Ну а без этого Purpurstoff[197]

кокаином честно не поторгуешь. Да что там честно – вообще нереально. Зимой во всем этом блядском Рейхе, керл, кубика перманганата было не отыскать. Ох, вы бы видели, как у всех трубы горели. Друзья же, понимаете. Но какому другу не хотелось – по знакомой вам терминологии – кинуть вам в рожу тортом, а?

– Спасибо. – Секундочку, он это про нас

? Он что, собрался…

– Поэтому, – продолжает, – на Берлин наползло гигантское кино с Лорелом и Харди, немое, немое… из-за дефицита перманганата. Не знаю, на какие еще экономики так повлияла А4. Тут не просто тортиками кидались, на рынке царила не просто анархия – это же химическая безответственность! Глина, тальк, цемент, даже – вот как далеко зашли извращения – мука! Сухое молоко, отнятое у грудничковых животиков! Все эрзацы стоили больше самого кокаина – но вообразите, кто-нибудь набивает себе ноздри молоком, хахахаха! – на минутку сорвался, – и это стоило убытков! Без перманганата ничего наверняка не распознаешь. Чутка новокаина для притупления языка, что-нибудь горькое для вкуса – и на бикарбонате натрия можно зашибать огромные барыши. Перманганат – вот пробирный камень. Под микроскопом капнешь на рассматриваемое вещество, оно растворяется – и смотришь, каким выходит из раствора, рекристаллизуется: сначала по краям возникнет кокаин, затем, на других хорошо известных позициях – растительный материал, прокаин, лактоза: фиолетовая мишень, у которой внешнее кольцо дороже всего, а яблочко ничего не стоит. Анти-мишень. Явно не мишень в представлении А4, а, Ракетмен? Эта ваша механика – торчку не вполне друг. На что она вам сдалась? Ваша страна шарахнет ею по России?

– Мне-то она к чему? И в каком смысле – «моя страна»?

– Извините. Я попросту к тому, что русским, похоже, она довольно отчаянно нужна. У меня забрали связников по всему городу. Допрашивали. Все про эту ракету знают ровно столько же, сколько и я. Но Чичерин думает, будто нам что-то известно.

– Охбатьшки. Опять он?

– Да, он как раз в Потсдаме. То есть должен быть. Встал штаб-квартирой на одной старой киностудии.

– Шикарные новости, Эмиль. С моим везеньем…

– Что-то вы неважно выглядите, Ракетмен.

– Считаете, это ужас? Вот вам! – и Ленитроп пускается расспрашивать Зойре, не слыхал ли тот чего-нибудь про «Шварцгерэт».

Зойре не вполне, конечно, вопит «Аййииии!» и не уносится прочь по улице, ничего такого, но какой-то клапан все ж говорит скрииип и что-то перенаправляется в другую сторону.