Радуга тяготения

– Я вам так скажу, – кивая и ерзая, – поговорите с der Springer[198]. Ja, вы с ним отлично поладите. Я всего-навсего форточник на пенсии, мне б только оставшиеся десятки лет провести, как Величайшему Россини, – в удобстве. Вы только не упоминайте меня, ладно, Джо?

– И кто же этот «дер Шпрингер», Эмиль, и где мне его найти?

– Это конный рыцарь, что беспрестанно скачет…

– Ничего себе.

– …по шахматной доске Зоны, вот кто. Как Ракетмен, который сегодня пролетает над преградами. – Зойре гаденько смеется. – Прекрасная парочка. Откуда мне знать, где он? Может быть где угодно. Он повсюду.

– Зорро? Зеленый Шершень?

– Последнее, что я слышал неделю-другую назад: он был на севере, где-то на Ганзейском маршруте. Вы встретитесь. Не волнуйтесь. – Неожиданно Зойре встает и намыливается уходить, жмет руки, сует Ракетмену еще один косяк на потом – или на счастье. – Мне к медикам нужно. Счастье тысячи клиентов – в ваших руках, молодой человек. Встретимся у меня. Glück

[199].

Вот так Дурной Час и навел свои чары. Не то слово это было – «Шварцгерэт». Теперь гора опять закрылась с громом за Ленитропом, едва, ёксель, пятку ему не прищемила, и очень запросто могут миновать века, прежде чем Белая Женщина появится снова. Блядь.

Имя на особом пропуске – «Макс Шлепцих». Чуя в себе кураж, Ленитроп решает выставиться артистом варьете. Иллюзионистом. С Катье он прошел хорошую школу: ее дамастовая скатерть и волшебное тело, не постель у нее, а салон, сотни soirées fantastiques…[200]

Сильно за полдень он минует Целендорф – в наряде Ракетмена, готов к переходу. Под деревянной аркой, выкрашенной красным, ждут русские часовые с «суоми» или «дегтяревыми» – огроменными автоматами с дисковыми магазинами. А вот, к тому же, и танк «Сталин» рокочет на низкой передаче, солдат в шлемофоне с наушниками встает в башне с 76-миллиметровым орудием, орет в рацию… ох, елки… По ту сторону арки – русский «козлик» с парой офицеров, один настырно трындит в свой микрофон, и воздух от русской речи разгоняется со скоростью света, плетя сеть, дабы уловить Ленитропа. Кого ж еще? Подмигнув, Ленитроп вздымает полу плаща, козыряет и улыбается. Пассом фокусника выхватывает предписание, командировку и двуязычный пропуск, ляпнув что-то насчет концерта для командования в этом вашем Потсдаме.

Один часовой забирает пропуск и сматывается в караулку позвонить. Остальные пялятся на чичеринские сапоги. Никто не раскрывает рта. Звонок занимает какое-то время. Потертая кожа, суточная щетина, скулы на солнышке. Ленитроп старается вспомнить пару-другую карточных фокусов, чтоб хоть как-то лед растопить, и тут часовой высовывает голову из будки:

– Stiefeln, bitte[201].

Сапоги? Что им за радость – йяахххх

! И впрямь сапоги, да. Вне всяких сомнений мы знаем, кто должен быть на другом конце, не так ли. Ленитропу слышно, как все металлические детальки этого человека позвякивают от злорадства. В дымном берлинском небе, где-то левее Функтурма[202] в его стальноватном далеке появляется полосная фотография из «Лайф»: это снимок Ленитропа, он в полном прикиде Ракетмена, а в рот ему, похоже, засунута длинная жесткая колбаса очень большого диаметра – с такой силой, что глазки у него несколько в кучку, хотя руки́ или силы, держащей ошеломительную сосису, на снимке не видать. Подпись гласит: «РАКЕТМЕН ДАЛ МАХУ – Едва оторвавшись от земли, новейшая знаменитость Зоны „облажалась“».

Ну-у-у что ж тут, Ленитроп стаскивает сапоги, часовой уносит их к телефону – остальные ставят Ленитропа у арки и шмонают, не находят ничего, кроме косяка, что дал ему Зойре, каковой косяк и экспроприируют. В одних носках Ленитроп ждет, стараясь не забегать мыслями вперед. Может, только глазами укрытие поблизости ищет. Ни фига. На 360 градусов – чистый сектор обстрела. Пахнет свежим асфальтом и ружейной смазкой. «Козлик», кристаллической ярь-медянки цветом, ждет: дорога назад, на Берлин в данный момент пустынна… Провидение, эй, Провидение, где ж тебя носит, пивка, что ли, хлебнуть вышло, или как?

Отнюдь. Сапоги возникают вновь, за голенищами – часовой с улыбкой.

– Stimmt, Herr Schlepzig[203].

Как по-русски передается ирония? Кулики эти для Ленитропа непостижимы. Чичерин сообразил бы, что не стоит возбуждать подозрений и просить сапоги на погляд. Не-а, вряд ли на телефоне был он. Должно быть, обычный досмотр на предмет контрабанды, только и всего. В сей миг Ленитроп – в хватке того, что «Книга перемен» называет «Незрелостью». Он взмахивает полами зеленого плаща еще несколько раз, выхаривает у одного пулеметчика балканскую солдатскую цигарку и улепетывает на юг. Офицерский «козлик» с места не трогается. Танк испарился.