Радуга тяготения

Но Пёклер еле слушал – он уже получил то единственное данное, что обладало какой-то величиной: она – в некоем определенном месте, с положением на карте и властями, к которым можно обратиться. Сможет ли он снова ее найти? Дурак. Сможет ли он как-то выторговать ее освобождение? Должно быть, кто-то ее во все это втянул, какой-то Красный…

Доверять можно лишь Курту Монтаугену, хотя не успели они поговорить, а Пёклер уже понимал: избранная Монтаугеном роль помочь не дозволит.

– У них это называется «лагеря перевоспитания». Эсэсовские. Я, конечно, поговорю с Вайссманном, но может и не выйти.

Вайссманна Монтауген знал еще по Зюдвесту. Они вместе просидели те месяцы осады на вилле Фоппля: Вайссманн, среди прочих, в конце концов и вынудил Монтаугена уйти в буш. Но уже тут, среди ракет они нашли общий язык – то ли потому, что Монтауген солнцепалимый святой, чего не Пёклеру постигать, то ли из некоей связи поглубже, какая всегда между ними была…

Они стояли на крыше монтажного корпуса, в шести милях через пролив ясно виден Ойе, а значит, завтра погода переменится. Где-то на солнышке колотили молотом по стали, каденциями колотили, рафинированными, словно птичья песенка. Куда ни кинешь взгляд, в мареве дрожало голубое Пенемюнде, греза бетонных и стальных масс, отражавших полуденную жару. Воздух рябил, точно камуфляж. За ним, казалось, втайне происходит что-то еще. В любое мгновенье мираж у них под ногами рассосется – и они рухнут наземь. Пёклер глядел вдаль поверх болот, беспомощный.

– Я должен что-то сделать. Разве нет?

– Нет. Нужно выждать.

– Это неправильно, Монтауген.

– Да.

– А как же Ильзе? Ей надо будет вернуться?

– Не знаю. Но сейчас она здесь.

Посему Пёклер, как обычно, избрал молчание. Избери он что-нибудь другое – раньше, когда еще было время, – они бы все, наверное, спаслись. Даже из страны б уехали. А теперь он опоздал: наконец захотелось дела, а делать уже нечего.

Ну, честно говоря, он не слишком-то долго и раздумывал о былых нейтралитетах. Он не так уж уверен, что вообще их перерос.

Они гуляли вместе с Ильзе по бурному берегу: кормили уток, разведывали сосновые рощи. Ей даже разрешили посмотреть запуск. Этим ему что-то хотели сказать, но смысл он понял гораздо позже. Значило это, что нет никаких режимных нарушений безопасности: все, кому она может сообщить, роли не играют. В них вонзился рев Ракеты. Ильзе впервые придвинулась к нему поближе, обняла. Ему же показалось что это он за нее цепляется. Отсечка двигателя произошла слишком рано, и Ракета грохнулась где-то в Пенемюнде-Вест, на участке люфтваффе. Грязный столб дыма повлек к себе дикий парад воющих пожарных машин и грузовиков с рабочими. Ильзе поглубже вздохнула и сжала руку Пёклера.

– Это ты ее научил, Папи?

– Нет, так не должно было. Ей полагалось лететь большой дугой, – очертив рукою: парабола тянется за ней, охватывая испытательные стенды, монтажные корпуса, стягивая их воедино, как кресты, что священники рисуют в воздухе, четвертуя и деля вытаращившиеся паствы…

– А куда она летит?

– Куда мы ей велим.

– А мне можно когда-нибудь полетать? Я же вовнутрь помещусь?

Она задавала невозможные вопросы.

– Когда-нибудь, – ответил Пёклер. – Может, когда-нибудь – на Луну.

– На Луну… – так, будто сейчас он расскажет ей сказку.

Сказки не последовало, поэтому Ильзе сочинила свою. У инженера в соседней каморке к фибролитовой стене была прикноплена карта Луны, и по многу часов Ильзе разглядывала ее, прикидывая, где хочет поселиться. Миновав яркие лучи Кеплера, суровую уединенность Южных Возвышенностей, потрясающие виды Коперника и Эратосфена, она предпочла маленький симпатичный кратер в море Спокойствия, называется «Маскелайн Б». Они построят себе домик на самом краю – Мутти, она и Пёклер: золотые горы в одном окне, широкое море – в другом. А в небе – Земля, вся голубая и зеленая…