Радуга тяготения

Ответом ей – лишь сварливое бренчанье в районе басов. Зойре лежит на боку, замер, точно усохшее дитя, над лицом славно потрудились прыжки из окон второго этажа, «первые головомойки» в участках женственными сержантскими кулаками в перчатках, золотой свет предвечерья над скаковым кругом в Карлсхорсте, черный свет ночных бульварных тротуаров, что мелко морщатся, точно кожа, растянутая на камне, белый свет атласных платьев, бокалов, чьи ряды выстроились у барных зеркал, «U» без засечек над входами в метро, какие в гладком магнетизме тычут небо, дабы сбить стальных ангелов воодушевления, томной капитуляции – лицо, устрашающе старое во сне, преданное истории своего города…

Глаза его распахиваются; мгновенье Ленитроп – лишь зеленые складки в тени, высвеченный шлем, еще нужно сопоставить уровни яркости. Затем – милая улыбка, кивок, все нормально, ja, как делишки, Ракетмен, was ist los? Впрочем, неисправимому старому торчку не хватает любезности удержаться: раскрывает несессер тотчас и – глаза как две проссанные дырки в сугробе – глядит, чего получил.

– Я думал, вы где-нибудь в каталажке.

Извлечена марокканская трубочка, и Зойре принимается разминать жирную толику этого самого гашиша, мурлыча популярную румбу:

Подарок мелкий из Марок-ко,

И нам не свет-тит с ним моро-ка.

– А. Ну, Шпрингер нам прикрыл монетную лавку. Вре́менная заминочка, понимаете ли.

– Не понимаю. Вы же с ним не разлей вода.

– Да ни в коем разе. И он вращается на орбитах повыше.

Все как-то очень сложно, связано с американской оккупационной валютой, которая на Средиземноморском ТВД больше не действует, а союзным силам неохота переходить на рейхсмарки. У Шпрингера с платежным балансом тоже нелады, он по тяжелой спекулировал стерлингами, а…

– Но, – грит Ленитроп, – а как же, э, мой миллион марок-то, Эмиль?

Зойре всасывает желтый огонек, утекающий через край трубочной чашки.

– Улетели туда, где жимолость вьется.

Дословно это сообщил Юбилейный Джим комиссии Конгресса, которая расследовала их с Джеем Гулдом махинации с золотом в 1869-м. Цитата напоминает о Беркширах. Без никаких более резонов Ленитроп понимает, что Зойре не может быть за Плохих Парней. Кто бы ни были Они, Их игра – угашение, не напоминанье.

– Ну, можно, наверно, продавать унциями из моего, – рассуждает Ленитроп. – За оккупационную валюту. Она же стабильна, да?

– А вы не осерчали. Совсем не осерчали.

– Ракетмен выше этого, Эмиль.

– У меня для вас сюрприз. Могу раздобыть этот ваш «Шварцгерэт».

– Вы?

– Шпрингер. Я его за вас попросил.

– Да ну вас. Правда? Черти червивые, ну вы даете! Как мне…

– Десять тысяч фунтов стерлингов.

Ленитроп упускает целый вдох дыма.

– Спасибо, Эмиль… – Рассказывает Зойре, как напоролся на Чичерина и еще как видал этого Микки Руни.

– Ракетмен! Космонавт! Добро пожаловать на нашу девственную планету. Мы только хотим, чтоб нас не дергали особо, ясно? Раз убиваете нас – не ешьте. Раз едите – не переваривайте. Дайте нам выпасть с другого конца, вот как алмазы у контрабандистов в говне…

– Слушьте… – только сейчас вспомнив про Лихину наводку, давнюю, еще с Нордхаузена, – а этот ваш дружбан Шпрингер не говорил, что трется в Свинемюнде, например?

– Ваш инструмент столько и стоит, Кет. Половину вперед. Он сказал, минимум столько и надо на одни поиски.

– Так он не знает, где. Ёксель, эдак он всех нас будет за нос водить – набавлять цену и надеяться, что кому-нибудь хватит дурости ему капусты подбросить.

– Он обычно слово держит. Вот пропуск подделал – у вас же не было хлопот?

– Ну дааааа… – Ой. Ой, ух ты, ага, точно, хотел же про бумажку Макса Шлепциха спросить… – Ну, в общем.