Радуга тяготения

У водонапорных башен они лезут вверх, к ободу. Песок затекает в башмаки, шипит вниз по склону. На вершине, оглянувшись мельком, за деревьями они видят освещенную взлетную полосу, истребитель уже приземлился, его окружают наземно-командные тени – заправляют, обслуживают, разворачивают. Дальше по полуострову заплатками, кривыми, зигзагами тлеют огни, но с этой стороны, к югу от прежних Корпусов ОКР, все черно как смоль.

Они проталкиваются сквозь сосновые ветви и снова вниз – в Яйцо, где германское железо давно разграблено и все превращено в русский автопарк. Они спускаются, и угол громадного Монтажного Корпуса высится пред ними за сотней ярдов джипов и грузовиков. Ниже и правее – трех-четырехуровневый испытательный каркас со скругленной, как бы гофрированной верхушкой, а под каркасом – длинный ров в форме плосковатой буквы V.

– Канал охлаждения, – согласно сведениям Нэрриша. – Они, вероятно, внизу. Заходить придется тут.

Они одолели полсклона – до вкопанной в грунт насосной станции, что нагнетала холодную воду, уносившую с собой неимоверный жар испытательных запусков. Теперь станция демонтирована, внутри опустело и темно. Ленитроп и двух шагов не успевает сделать за порогом, как с кем-то сталкивается.

– Прошу прощенья, – хотя вырвалось отнюдь не хладнокровно.

– А, да пустяки. – Русский акцент. – Ничего страшного. – Он теснит Ленитропа наружу – ох, какой неприятный младший сержант у нас тут, футов 8–9 росту.

– Ну, это… – и тут в них втыкается Нэрриш.

– Ой. – Нэрриш хлопает на часового глазами. – Сержант, вы разве не слышите музыку? Вы почему не в Монтажном Корпусе, вместе с товарищами? Там, насколько я понимаю, их развлекает некоторое количество рьяных фройляйн, – мырг, мырг, – в чарующем, прямо скажем, дезабилье.

– Совершенно, я полагаю, божественно, – отвечает часовой, – для некоторых.

– Kot… – Тактика пошла по перевалу.

– А кроме того, сюда проход запрещен, глупышки стоеросовые.

Вздохнув, Нэрриш замахивается бутылкой, обрушивает ее вниз – или наверх – на затылок часового, сбив ему подшлемник – и только-то.

– Шалунишки, – русский, несколько уязвленный, нагибается за своим головным убором. – Ну честное

слово, я вынужден задержать вас обоих.

– Хватит болтологии, – рявкает Ленитроп, взмахивая тлеющей сигарой и «коктейлем Молотова». – Давай сюда оружие, Иван, или я превращу тебя в живой осветительный патрон!

– Гадкие какие, – надувается часовой, как-то слишком уж быстро снимая «дегтярев»: Ленитроп уворачивается, целит в промежность традиционным проворным пинком – промахивается, зато вышибает автомат, на который предусмотрительно пикирует Нэрриш. – Звери, – хнычет русский, – ох, гадкие, ужасные… – и удирает в ночь.

– Две минуты, – Нэрриш уже в насосной станции.

Ленитроп хватает у него автомат и бежит следом, разгоняясь по уклону коридора. Шаги звонко учащаются, все резче по бетону – до металлической двери: из-за нее слышно, как поет и пьяно лопочет Шпрингер. Ленитроп снимает автомат с предохранителя, и Нэрриш распахивает дверь. Внутри сидит хорошенькая блондинка из вспомогательной службы, в черных сапогах и очках в стальной оправе, стенографирует все, что услышит от Шпрингера, который счастливым фанфароном опирается на холодную водопроводную трубу в четыре фута высотой, что идет через всю комнату.

– Бросайте карандаш, – командует Ленитроп. – Так, где майор Ждаев?

– На совещании. Если желаете, сообщите вашу фамилию…

– Наркота, – верещит Нэрриш, – они ему дали какую-то наркоту! Герхардт, Герхардт, ответь мне!

Ленитроп опознаёт симптомы.

– Это Амитал Натрия. Все в норме. Пошли.

– Я предполагаю, что майор вернется с минуты на минуту. Они наверху в гауптвахте, курят. Нет ли номера, по которому вас можно будет найти?

Ленитроп подлез под одну мышку Шпрингера, Нэрриш – под другую, и тут в дверь громко тарабанят.

– Курят? Что курят?

– Ленитроп, сюда.

– А.

Они выволакивают Шпрингера в другую дверь, которую Ленитроп запирает за собой на засов и заваливает конторским шкафом, после чего тащат Шпрингера наверх по лестнице в длинный прямой коридор, освещенный шестью-семью лампочками, – прогалины между ними очень темны. По стенам от пола до потолка бегут толстые связки измерительной проводки.

– Нам конец, – сипит Нэрриш. До измерительного бункера – 150 ярдов и никакого прикрытия, кроме теней между лампочками. Этим пташкам – на одну фигурную очередь.

– Она ничего не шлепает, гетеропрыть, – возопляет Герхардт фон Гёлль.

– Попробуй сам идти, – Ленитроп перепуган до обгаженных штанов, – давай, мужик, сейчас нас за жопу возьмут!

За ними следом по тоннелю эхом несется грохот. Приглушенная автоматная очередь. И еще одна. Вдруг в двух тусклых озерках света впереди материализуется Ждаев – на обратном пути в кабинет. С ним приятель: при виде Ленитропа в 40 ярдах улыбается – широченная стальная усмешка. Ленитроп выпускает из рук Шпрингера и бежит к следующему свету, ствол наготове. Русские озадаченно хлопают глазами.

– Чичерин! Эй!