Ой-
Когда рай был юн. Летчик разворачивается назад к Рожавёльдьи, все еще пристегнутому ремнями безопасности. Лицо у летчика закрыто шлемом, очки отражают слишком много света, кислородная маска – из металла лицо, из кожи, из слюды. Но вот летчик поднимает очки, медленно – и чьи же это глаза, такие знакомые, улыбаются приветливо, я вас знаю, а вы меня не узнаёте? Что,
Рожавёльдьи орет и пятится из угла, дрожа, и его слепят лампы на потолке. Фройляйн Мюллер-Хохлебен все ползает и ползает кругами, быстрее и быстрее, уже почти сплошной мазок, истерически квакая. Оба достигли ровно той кондиции, до которой имела целью их довести искусная психологическая кампания Роджера. Тихо, но твердо:
– Хорошо. Итак, в последний раз: где мистер Стрелман?
– В конторе Мохлуна, – отвечают те в унисон.
Контора Мохлуна – в одной пробежке на роликах от Уайтхолла и охраняется чередой комнат с часовыми девушками, каждая – в платьице радикально отличного от прочих цвета (их довольно много, поэтому легко себе представить, что́ это, прямо скажем, за трехсигменные цвета, если такая их пропасть «радикально различается», знаете, до такой вот степени – ой, ящеричный, к примеру, цвет, вечерней звезды, бледной Атлантиды среди прочих), и Роджер кружит им головы, подкупает их, угрожает им, вешает тюльку и (эхх) да лупит их по сусалам всю дорогу, пока наконец:
– Мохлун, – не колотит в эту гигантскую дубовую дверь, резную, аки каменные порталы неких храмов, – Стрелман, игра окончена! Именем той исчезающе малой порядочности, что позволяет вам прожить день и не попасть под пулю случайного вооруженного незнакомца, откройте дверь.
Рацея довольно длинна, и дверь, сказать по правде, открывается на середине, но Роджер все равно договаривает. Он смотрит в комнату, сияющую лимонно-лаймово, но решительно пригашенную почти до молочности абсента-с-водой – цвет теплее, нежели того заслуживают морды за столом, однако, быть может, Роджерово появление слегка сгустило краски, – подбегает и вспрыгивает на полированный стол через полированную же голову директора сталелитейной компании, 20 футов проезжает по навощенной поверхности и оказывается перед человеком, который сидит во главе стола с учтивой (т. е. наглой) улыбкой.
– Мохлун, я вас раскусил. – Это что же, он поистине проник вовнутрь, очутился средь капюшонов, прорезей для глаз, золотой параферналии, благовоний и скипетра из бедренной кости?
– Это
Роджер расстегнул ширинку, извлек член и теперь деловито ссыт на блестящий стол, на бумаги и в пепельницы, а вскоре – и на самих этих непроницаемых людей, кои, хоть и слеплены из управленческого теста, хоть мозги у них и срабатывают от легчайшего нажатья, все равно не вполне готовы признать, что это действительно происходит, понимаете, в том мире, который реально, во многих точках касается того, к какому привыкли