Радуга тяготения

Роджер в совершеннейшем смятении. В эту минуту забредает не кто иной как Милтон Мракинг с каким-то черным, в котором Роджер узнает одного из двух травокуров в котельной под конторой Клайва Мохлуна. Черного зовут Ян Отиюмбу, и он – связной Шварцкоммандо. Появляется какой-то подручный апаш Блоджетта Свиристеля со своей девкой – та не столько ходит, сколько танцует, весьма текуче и медленно, танец, в котором Осби Щипчон, выскочив из кухни без рубашки (и с татуировкой Поросенка Порки на животе? И давно это она у Щипчона?), правильно засекает воздействие героина.

Все это несколько сбивает с панталыку – если вот она, «Мы-система», почему ей не хватает ума хотя бы сцепляться разумно, как Они-системы?

– В том-то и дело, – вопит Осби, танцем живота растягивая Порки широченную, пугающую улыбу, – рациональны тут – Они. А мы ссым на Их рациональные комбинации. Не так ли… Мехико?

– Ура! – кричат остальные. Отлично завернул, Осби.

У окна сидит сэр Стивен Додсон-Груз, чистит «стен». Снаружи Лондон сегодня чует на себе передовые ознобы Аскезы – ими задувает в его дорсальной и летней недвижности. В голове у сэра Стивена – ни единого слова. Он самозабвенно драит оружие. Уже не думает о жене своей Норе, хотя она там, в какой-то комнате, в окруженье, как водится, этих планетарных медиумов и нацелена к некоей удивительной планиде. В последние недели она истинно мессианским манером постигла, что подлинная личность ее – в буквальном смысле Сила Тяготения. Я Тяготение, я есть То, с чем борется Ракета, чему покоряясь, доисторические пустоши преобразуются в самоё сущность Истории

… Ее кружащие уродцы, ее провидцы, телепортеры, астральные странники и трагические человечьи рубежи – все знают о ее явлении, но никто не понимает, как ей обратиться. Теперь она должна проявить себя – глубинно от себя отказаться, глубже, нежели отступничество Шабтая Цви пред Блистательной Портой. В такой ситуации временами отнюдь не исключен добрый розыгрыш-другой – бедненькую Нору заманивают на сеансы, какие не одурачат даже вашу двоюродную бабушку, ее навещают типы вроде Роналда Вишнекокса в прикиде Иисуса Христа: он просвистывает вниз по тросам в пятно от маленького ультрафиолетового прожектора и там давай светиться в весьма сомнительном вкусе, лопоча бессвязные куски Евангелия, и из своих распятых поз тянется помацать Нору за стиснутую поясом задницу… в высшей степени оскорбленная, она сбежит в вестибюли, полные липких незримых рук: полтергейсты засорят ей туалеты, воспитанно-дамские какашки закачаются на водах у ее девственного вертекса, а она, крича фу – с жопы каплет, пояс сполз до колен, – ввалится в собственную гостиную, но и там не укрыться, нет, кто-то материализует ей слоних-лесбиянок в позе 69, склизкие хоботы симметричными поршнями ходят туда-сюда в сочных слоновьих вульвах, а когда Нора ринется прочь от сей кошмарной эксгибиции, обнаружится, что некий игривый призрак защелкнул за нею дверь, а другой вот-вот двинет ей в лицо холодным йоркширским пудингом…

А в Пиратовом домике все запели дорожную песнь противодействия, и Томас Гвенхидви, все-таки избежавший диалектического проклятья Книги Стрелмана, аккомпанирует на чем-то вроде кроты из розового дерева, что ли:

На плече твоем рыдали,Эль слезою разбавляли,И от Ихних песен разве что рыдать,

Ты же честно полагал, что душиИм по барабану,А Они тебя не стали извещать.Но я скажу тебе, что тут —Не единственный маршрут,

Нахлебался ты с лихвой уже говна…Им пришлось тебя купить,Но на Них пора забить —Это не сопротивленье, а война.

– А война, – поет Роджер, въезжая в Куксхафен, мимоходом спрашивая себя, как Джессика подстриглась для Джереми и как этот невыносимый педант будет смотреться с камерой ЖРД, навернутой на голову, – а война…

Зажигай, чтоб лучше дверь была видна:От любви к Ним – лез на стену,Но мы валим Их систему, —Это не сопротивленье, а война.

* * *