Радуга тяготения

– Стрелман, – хуй, упорный, раздраженный становится на дыбы, словно дирижабль в фиолетовых облаках (очень плотно фиолетовых, как фиолетовый бархатный ворс), когда сгущается тьма и морской бриз сулит трудную посадку, – вас я приберег напоследок. Но… батюшки-светы, у меня, похоже, и мочи-то не осталось. Ни капельки. Мне очень жаль. Вам вообще ничего не достанется. Вы меня понимаете? Даже ценой моей жизни, – слова просто вырвались, и, может, Роджер преувеличивает, а может, и нет, – вам нигде ничего не светит. Что вы получите, я заберу. Если подниметесь выше, я приду и стащу вас вниз. Куда б вы ни двинулись. Даже если вам выпадет минута покоя с отзывчивой женщиной в тихой комнатке, я буду у окна. Я вечно буду где-нибудь снаружи. Вам никогда меня не отменить. Выйдете вы – я зайду и оскверню вашу комнату, населю призраками, и вам придется искать себе другую. Если останетесь внутри, я все равно войду – буду гнать вас из комнаты в комнату, пока не загоню в угол. Вам достанется последняя комната, Стрелман, и придется жить в ней весь остаток вашей паскудной, проституированной жизни.

Стрелман не желает на него смотреть. Не хочет встречаться взглядами. Того-то Роджеру и надо. Охранная полиция прибывает антиклимаксом, хотя заядлым любителям погонь, кои смотрят на Тадж-Махал, Уффици, Статую Свободы и думают только: погоня, погоня, у-ух, да-а во как тут Дуглас Фэрбенкс скачет по лунному минарету, – этим увлеченным гражданам может быть интересно нижеследующее:

Роджер ныряет под стол застегнуть ширинку, и рьяные топтуны прыгают друг на друга над столешницей, сталкиваясь и ругаясь, но Роджер улепетывает подуровнем ниже заговорщиков – где конская шкура, сапожные гвозди, полосатые брючные манжеты, мамины носки в ромбик, рискованный перегон, любая нога пнет без телеграфного уведомления и сотрет в порошок, – пока не прибывает обратно к лысому стальному магнату, хватает его за галстук или хуй, смотря за что ухватиться проще, и сдергивает мужика под стол.

– Так. Теперь будем отсюда линять, и вы – мой заложник, ясно?

Он возникает из-под стола, волоча синевато-багрового управленца за галстук или хуй, тянет его, как ребенок санки, удушенного и апоплексичного, в дверь, мимо модально-необычайной радуги часовых дамочек, кои теперь хотя бы выглядят устрашенными, а на улице воют сирены: МАНЬЯК СРЫВАЕТ НЕФТЯНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ Выдворен После Того, Как По— На Участников, а он уже вынырнул из лифта, бежит по заднему коридору к комплексу центрального отопления вжжик!

через головы пары черных истопников, которые передают друг другу самокрутку с какой-то западноафриканской наркотической травкой, сует заложника в гигантскую печь, вычищенную по весне (очень жаль), и сматывается через черный ход по аллейке платанов в скверик, через забор, фунтики-фьють, быстроног Роджер и лондонская охранка.

В «Белом явлении» ничего нужного не осталось. Все можно бросить. Одежда на тушке да моцык из гаража, карман звякает россыпью мелочи, сам весь пыжится неоскудной яростью, что еще требуется 30-летнему простаку, чтоб не пропасть в большом городе? «Я же, блядь, натуральный Дик Уиттингтон! – соображает он, пролетая по Кингз-роуд. – Я приехал в Лондон! я ваш лорд-мэр…»

Пират дома и, по всей очевидности, ожидает Роджера. На трапезном столе разложены части верной «мендосы», сияют маслом или вороненьем, руки заняты тампонами, лоскутами, шомполами, пузырьками, но глаза устремлены на Роджера.

– Нет, – прерывая обличение Стрелмана, едва всплывает имя Милтона Мракинга, – это мелочь, но вот тут остановись. Стрелман его не подсылал. Его подослали мы.

– Мы.

– Ты новичок-параноичок, Роджер, – Апереткин впервые назвал его по имени, и Роджер тронут – в аккурат хватает, чтоб осечься. – Само собой, всесторонне разработанная Они-система необходима – но это лишь полдела. На каждых Их должны найтись Мы. В данном случае мы и нашлись. Творческая паранойя означает разработку Мы-системы столь же всестороннюю, что и Они-система…

– Погоди-погоди, во-первых – где «Хейг и Хейг», будь уж любезным хозяином, во-вторых – что такое «Они-система», я ж тебе теоремой Чебышёва мозги не полощу?

– Я имею в виду то, что Они с Их наймитами-психиатрами называют «бредовыми системами». Незачем уточнять, что «бред» всегда официально определен. Нам о реальном и нереальном беспокоиться не нужно. Они выступают только с позиций целесообразности. Важна система. Как в ней располагаются данные. Одни последовательны, иные распадаются. Твоя мысль о том, что Мракинга подослал Стрелман, на развилке свернула не туда. Если б не противоположенный бредовый комплект – набор бредовых заблуждений о нас самих, который я называю Мы-системой, – эта мысль про Мракинга могла бы оказаться здравой…

– Заблуждений о нас самих?

– Не реальных.

– Но официально определенных.

– Ну да, с позиций целесообразности.

– Ну, тогда ты играешь в Их игру.

– Пусть это тебя не заботит. Можно неплохо функционировать, вот увидишь. Поскольку мы еще не выиграли, особой беды нет.