Рассказ дочери. 18 лет я была узницей своего отца

В прошлом году на Рождество приходил почтальон и предлагал нам календари, которые продавала почта. Отец пригласил его в дом и налил бокал коньяку. Потом сказал мне:

– Давай, Мод, выбери календарь.

Я рассматривала их один за другим; все они были такие красивые! В итоге я выбрала один с изображением умилительного выводка щенков. Подняв глаза, я поймала взгляд отца; он уставился на меня с мрачной яростью.

В конце концов мать сунула почтальону банкноту и проводила к выходу. Отец повернулся ко мне. Его голос прогремел как раскат грома:

– Когда я говорю тебе выбирать, Мод, это не означает «выбирать». Это означает брать то, что перед тобой, решительно, так чтобы никто не мог уловить ни малейшего колебания с твоей стороны. Выбор не имеет ничего общего с удовольствием. Только слабые мешкают и получают удовольствие от процесса выбора. Жизнь – это не удовольствие, это безжалостная борьба. Если ты показываешь кому-нибудь, что́ доставляет тебе удовольствие, ты проявляешь свою уязвимость. И этот человек воспользуется ею, чтобы раздавить тебя. Ведя себя так, как ты только что, ты подвергаешь нас всех опасности!

Я уверена, что мой отец прав. Но все же – как может он обвинять меня в одержимости удовольствиями? Я знаю, что такое удовольствия, их упоминают в книгах: мороженое, торты, вечеринки, танцы, рождественские елки… Все это – вещи, которых я никогда не видела и не ощущала, и, если совсем честно, я по ним не тоскую. Отцу нет необходимости тревожиться: я никогда не мечтала о рождественской елке.

О чем я мечтаю, так это о бабочках, жуках и листьях клевера. О цветках львиного зева, который похож на маленький ротик, когда сжимаешь их, заставляя раскрыться; и я воображаю, как разговариваю с ними, сожалея, что я не чревовещатель и не могу подарить им слова, соответствующие их движениям. О крыжовнике, который мы с Артуром потихоньку рвем, чтобы лакомиться кисловатыми ягодами. О птицах, летающих в небе, которым не преграда изгороди вокруг дома. И о горлицах, особенно когда они целуются друг с другом.

Жизнь – это не удовольствие, это безжалостная борьба. Если ты показываешь кому-нибудь, чтó доставляет тебе удовольствие, ты проявляешь свою уязвимость. И этот человек воспользуется ею, чтобы раздавить тебя.

После инцидента с календарем я усвоила, что должна маскировать восторг и энтузиазм, который вызывают у меня разные вещи. Теперь, видя что-нибудь замечательное, я веду себя совершенно безразлично.

Убийца

На взгляд моего отца, комфорт – одно из пагубных «наслаждений», которые необходимо подавлять. Постели не должны быть уютными, простыни – мягкими на ощупь, стулья – расслабляющими. Учитывая, как долго я просиживаю за роялем, мадам Декомб много раз рекомендовала сменить мой табурет на «бетховенский» стул со спинкой. Разумеется, безрезультатно.

Под тем же предлогом, несмотря на морозные зимы, свойственные северу Франции, этот огромный дом почти не отапливается. Мою спальню вообще не отапливают никогда, дабы она соответствовала канонам «сурового» воспитания. Иногда там так холодно, что окна промерзают изнутри. На протяжении полугода ложиться в кровать и вставать по утрам – это сущая пытка, так что я стараюсь одеваться и раздеваться как можно быстрее.

По тем же причинам я должна мыться только в холодной воде. «Горячая вода – для сопляков. Если ты, став взрослой, когда-нибудь попадешь в тюрьму, тебе нужно будет показать, что ты не боишься ледяной воды. Ты должна быть способна мыться даже снегом, и без малейшего колебания». Родителям, напротив, горячая вода разрешена, особенно отцу, которому – поскольку он есть «живой образец силы воли» – больше никому ничего не надо доказывать.

Моемся мы раз в неделю. Отец не верит в полезность ежедневного мытья.

– Твой организм выделяет слой антител, защищающий тебя от микробов. Принимая ванну, ты теряешь иммунитет и подвергаешь себя риску заболеваний, – говорит он мне. – Если только не моешься в той же воде, в которой мылся я: я защищаю тебя от внешних загрязнителей.

Поэтому мне приходится ждать, пока родители по очереди примут ванну, прежде чем залезть в нее, не меняя воду.

– Оставляя свою воду, я оказываю тебе честь, – говорит отец. – Это позволяет тебе пользоваться преимуществами моих энергий, когда они проникают в твое тело.

Эта вода не просто успевает полностью остыть – она покрыта пленкой отвратительной серой грязи, смешанной с хлопьями мыла «Люкс». Я моюсь торопливо, крепко зажмурившись и сжав губы, стараясь дышать как можно реже.

В интересах «закаливания воли» я теперь должна присоединяться к матери и наблюдать за работой мясника; он приходит каждые четыре-пять месяцев, чтобы забивать животных, которых отец заказывает с доставкой. Забой продолжается два-три изнурительных дня, каждый из которых начинается в половине четвертого утра звонком будильника.