Рассказ дочери. 18 лет я была узницей своего отца

Письмо наполняет меня надеждой. Оказывается, что после проваленных экзаменов жизнь продолжается, что любовь не кончается, что есть родители, которые продолжают разговаривать со своими дочерьми.

– Мы хотели создать из тебя идеального человека, – говорит она, – и вот что мы получили. Ты – ходячее разочарование.

Отец выбирает этот самый момент, чтобы подвергнуть меня одному из своих безумных упражнений: перерезает горло курице и требует, чтобы я пила ее кровь.

– Это полезно для мозга.

Нет, это уже слишком. Он что, не понимает, что мне больше нечего терять? Что он имеет дело с камикадзе? Нет, не понимает. Он настаивает, выговаривает, угрожает… Когда он начинает орать тем самым басом, от которого у меня в детстве стыла кровь в жилах, я взрываюсь:

– Я сказала – нет! Я не стану пить куриную кровь, ни сегодня, ни в любой другой день. И, кстати, я не стану присматривать за твоей гробницей. Ни за что! И если придется, залью ее цементом, чтобы никто не мог из нее вернуться. О том, как приготовить цемент, я знаю все – благодаря тебе!

Я смотрю прямо в отцовские глаза, выдерживая его взгляд. О поддержании визуального контакта я тоже знаю все – кажется, даже больше, чем он сам, потому что это он отводит глаза. Я на грани обморока, но я это сделала.

Отец выбирает этот самый момент, чтобы подвергнуть меня одному из своих безумных упражнений: перерезает горло курице и требует, чтобы я пила ее кровь.

– Это тебе с рук не сойдет, – ледяным тоном говорит он. – Я сильнее тебя.

Но он проиграл.

Через пару дней он говорит:

– Даже не думай, что соскочила с крючка. Даже если ты откажешься присматривать за мной, я никогда не оставлю тебя, а ты никогда не покинешь меня. Нравится тебе это или нет, я контролирую твой разум.

Мсье Делатай

Я начала заниматься на контрабасе с мсье Моленом. Я обожаю древесный запах этого инструмента, чувственность смычка, вибрирующего на струнах. Какое наслаждение учиться играть на инструменте без насилия и угроз! Дважды в неделю он продолжает «петь хвалу» неумолимо суровой музыкальной студии в Дюнкерке, где преподает.

Когда мсье Молен после урока идет в «бар» выпить, отец взял в привычку спрашивать его, ускорит ли мой прогресс, если я стану учиться «где-то еще». Мсье Молен не слишком словоохотлив в ответах: «Возможно… Да, такое может быть… Но может быть, и нет». Именно это и требуется, чтобы заставить моего отца настаивать, чтобы мсье Молен немедленно принял меня в свой класс. И он ни в коем случае не должен быть со мной мягок! Мсье Молен притворяется, что дает согласие против собственной воли.

– Ну, ладно, пусть ваша дочь приезжает завтра в два часа дня в мой магазин на улице Насьональ, 11.

Я не могу поверить своим ушам – завтра я еду в Дюнкерк! И буду ездить туда раз в неделю, чтобы заниматься музыкой в настоящей Музыкальной академии[8]. Мсье Молен, вы мой спаситель! Подумать только, сколько виски, «Рикара» и чуши вам пришлось проглотить! Через два года терпеливого труда и дипломатических уловок вы наконец преуспели и добились того, что ворота моей тюрьмы приоткрылись.

Мать отводит меня на станцию и покупает билеты в первый класс, чтобы я не «смешивалась с толпой», потом торопится домой. Я должна справляться самостоятельно, хоть и не имею никакого представления, как попасть на улицу Насьональ. К счастью, мсье Молен ждет меня на вокзале и отвозит в Академию.

Это большое здание, в котором замечательно пахнет и много людей, то и дело говорящих: «Привет! Как поживаете?» Там полно учеников самого разного роста и веса, с волосами всех оттенков. Как это прекрасно – разные люди, которые, похоже, без труда общаются друг с другом. Атмосфера в классе серьезная, но жизнерадостная: мсье Молен – замечательный учитель; я очень горжусь тем, что меня приняли в его класс – и, тем не менее, все равно удивлена. Это что же, те самые джунгли, где человек человеку волк, – как отец описывает внешний мир? Кроме того, я немного растеряна: почему мсье Молен так упорно сражался, чтобы привезти меня сюда? У него с избытком хватает других учеников, гораздо более интересных, чем я.

* * *

Мсье Молен по-прежнему приезжает, чтобы заниматься со мной дома на рояле и аккордеоне. После уроков он следит, чтобы меня ни в коем случае не было рядом, когда идет поздороваться с отцом. У меня такое чувство, что он что-то затеял и опасается, что мое присутствие может разрушить его план. Однако в следующий раз отец включает интерком и просто говорит мне: «Иди сюда». Придя в «бар», я вижу мсье Молена, опирающегося на костыли, с непроницаемым лицом, и страшусь худшего.