Рассказ дочери. 18 лет я была узницей своего отца

Неудивительно, что оценки мои ужасны. Несмотря на двадцать из двадцати по музыке и шестнадцать из двадцати по философии, я провалилась. Мои мечты об университете мгновенно испаряются, и у меня такое ощущение, что стены дома смыкаются вокруг меня. Родители со мной не разговаривают; но они больше разочарованы неудачей своих педагогических методов, чем обеспокоены моим будущим. Как бы я ни умоляла мать послать меня в пансион, она всегда ссылается на фатальное воздействие такого решения на отца. А как же я? Кто защитит меня от куда как худшего заключения – в доме умалишенных?

Я перетекаю от уныния к какой-то внутренней истерии, когда у меня начинают дергаться нервы под кожей. Я должна что-то делать. Сочинения историй и игры на музыкальных инструментах недостаточно. Мне нужно движение. С тех пор как я побывала снаружи, у меня словно развилась наркотическая зависимость: мне просто до смерти хочется сделать это снова.

По ночам, выходя на тайные прогулки по усадьбе, я чувствую, как меня все сильнее тянет к заборам, что ограждают нас от дороги. Высокие и неприступные, с устремленными к небесам пиками. Глядя на них, я постоянно вижу образы насаженных на колья тел, которые отец с таким удовольствием описывает в страшных подробностях. Но все равно залезаю на низкую стену, хватаюсь за ограду, подтягиваюсь и перебираюсь через эти смертоносные пики. Спрыгиваю на пешеходную дорожку: ну вот, я на другой стороне.

Боже мой, как это приятно, здесь действительно пахнет по-другому… Я смотрю на дорогу, ее полотно поднимается к горизонту. Нет, я не хочу умирать. Я хочу жить! Но я не могу отделаться от страха. Я как пленница, прикованная к столбу, и могу отойти от него лишь настолько, насколько позволит моя цепь. В конце концов я перебираюсь через ограду обратно и возвращаюсь в свою комнату, разрываясь между жаждой свободно дышать снаружи и подавляющим страхом.

Однажды утром, спускаясь на первый этаж, я замечаю в почтовом ящике конверт и едва не падаю, видя на нем свое имя, выведенное красивым почерком. Никто никогда не писал мне. Мои руки трясутся от возбуждения. Я вижу на обороте письма, что оно от Мари-Ноэль, с которой я познакомилась во время экзаменов, – девушки, полной радости и энергии, и притом красавицы. Ее роскошные черные волосы стянуты на затылке в «конский хвост».

Мои мечты об университете мгновенно испаряются. Родители со мной не разговаривают; но они больше разочарованы неудачей своих педагогических методов, чем обеспокоены моим будущим.

– Слушай, мы могли бы переписываться, – сказала она тогда. – Дашь мне свой адрес?

Я лихорадочно вскрываю конверт и разворачиваю два полных листа, покрытые с обеих сторон строчками синих чернил, с цветочками, нарисованными на полях. Мари-Ноэль рассказывает мне, что провалила свои экзамены, но это не важно, у нее все равно замечательное лето. Значит, можно провалить экзамены – и все равно не быть ходячим разочарованием.

Помню, она говорила мне, что вышла замуж в семнадцать, но теперь сообщает, что рассорилась с мужем. Она познакомилась с другим парнем, и они целовались. Потом Мари-Ноэль рассказывает мне о своих каникулах, о «маме» и «папе» и о том, как она рада с ними увидеться, потому что ей так много нужно им рассказать. Она надеется, что я напишу ей и что мы снова встретимся. Если я захочу приехать повидаться с ней, ее родители будут рады принять меня и я могу остановиться в их летнем домике.

Я вне себя от радости: она меня помнит! Ее счастье и энергия заразительны. А письмо наполняет меня надеждой. Оказывается, что после проваленных экзаменов жизнь продолжается, что любовь не кончается, что есть родители, которые продолжают разговаривать со своими дочерьми.

О чем я могла бы написать ей? Мне нечего ей рассказать… А потом я думаю: нет, есть! Я могу рассказывать ей о книгах, которые читаю, о саде и о Питу, который только недавно умер, прожив хорошую долгую жизнь. Я могу рассказать ей, как в последние недели он превратился в «хромую утку» и как я с любовью смотрела на его ковыляющую походку. Я осознаю, что мне, даже отрезанной от мира, есть что сказать, что жизнь продолжается повсюду.

Мысленно я пишу ей письмо на нескольких страницах; у меня нет любимого, но я влюблена в жизнь, в природу, в только что вылупившихся голубят… Я прошу у матери красивую бумагу и марки. Она требует вначале дать ей прочесть письмо Мари-Ноэль и едва не задыхается от возмущения:

– Ты побывала снаружи всего раз – и уже спуталась с местными проститутками! Девица, которая выходит замуж в семнадцать, – это проститутка! И она целовалась с другим парнем!

– Но она же разводится…

Мать конфискует письмо и строго-настрого запрещает мне контактировать с «этой грязной шлюхой».

Я в унынии. Что теперь делать? Я расхаживаю по своей клетке и со всех сторон бьюсь о решетки. Я одновременно раздражена и обижена пафосными речами, которые произносит мать за столом.