Рассказчица

Один из аспектов истории я специально старалась избегать: информацию непосредственно об убийстве в Екатеринбурге. Я знаю достаточно, чтобы понимать – оно было жестоким. Стопка книг из библиотеки стоит у меня на столе. Вытаскиваю книгу снизу – «Романовы: последняя глава». Жуткое название. Только не правдивое, думаю я, это последняя глава не для всех Романовых.

Следующий час я провожу за чтением жутких деталей расстрела – об отряде из двенадцати стрелков, убивающем мужчин, женщин и детей прямыми выстрелами в лицо. Читаю о пулях, отскакивающих от стен, о сапогах, бьющих по головам и телам, о штыках и ружьях, уродующих лица до неузнаваемости, о стонах, дыме и «реках, озерах крови» в хаосе. Это так страшно, что кровь стынет в жилах, и это все правда. Крепясь, ищу в интернете фотографии «дома Особого Назначения», как советская власть называла дом Ипатьева, здание в Екатеринбурге, где произошла резня. Нахожу одну черно-белую фотографию подвала, в котором расстреляли царскую семью и их слуг. Полосатые обои испещрены дырами от пуль; штукатурка соскоблена со стены, перед которой стояла семья. Комната меньше, чем я представляла.

После расстрела тела сложили на тележки и увезли в лес поблизости. Несколько выпивших местных крестьян, поддерживающих большевиков, ехали на телеге и столкнулись с группой убийц; они помогли солдатам раздеть трупы, облить их кислотой и сжечь, а потом – скинуть в заброшенный шахтный ствол, куда следом полетели гранаты. Подробности убийства взяты из двух основных источников: отчет самого «палача», Якова Юровского, опубликованный десятки лет спустя; и отчет следователя Николая Соколова, опубликованный в 1924 году. Соколов был нанят Белой армией, сторонниками императора, после того как белые отвоевали Екатеринбург – всего через неделю после расстрела, – чтобы выяснить, что случилось с семьей. Соколов опирался на вещественные улики и показания местных жителей.

Согласно имеющимся данным, один из крестьян, встретивших солдат в лесу, расстроился, что царь был убит без его участия, и усмехнулся: «Что же вы не взяли их живьем?»

Он не знал, что, возможно, кто-то из царской семьи остался в живых.

13

21 августа, 2007

– Проснулась, Спящая красавица.

Мама стоит посреди кухни, вытягивая назад ногу в кроссовке. Для марафона нужны мощные квадрицепсы.

– Доброе, – хриплю я, выливая чуть теплые остатки кофе в кружку.

Обычно я его не пью, к тому же мама всегда заваривает такой крепкий кофе, что им можно заправлять ракеты, но этим утром мне без него не справиться. Я снова поздно легла, полночи потратив на составление каркаса работы по истории и обдумывание ссоры с Кэти. Последний раз мы говорили три дня назад. Раньше она уже написала бы мне – что-то незначительное, но доброе, эдакая оливковая ветвь, что-то типа видео с котиком, играющим на пианино. Но вместо Кэти мне пишет Тайлер: «Че вы с Кэти никак не миритесь?» Интересно, что она ему сказала? Что она хочет извиниться? Или что это я должна просить прощения?

– Надо запустить стирку? – спрашивает мама. Она искоса поглядывает на мой наряд – футболку, которую Кэти с Тайлером подарили мне в прошлом году, со словами «литература – не дура» и изображением сестер Бронте. любовь к каламбурам была важным элементом нашей дружбы.

– Нет, – отвечаю я. – Давно ее не надевала.

– М-м. – Мама меняет ноги. – Может, купить тебе еще платьев? Они так тебе идут.

Z прохожу мимо, мама ерошит мне волосы. За столом сидит брат, склонившись над миской хлопьев Cheerios, как заключенный, оберегающий добычу. Хотя в последнее время он вел себя очень противно, после дневников Анастасии я чувствую неожиданный прилив нежности к брату, «свинюшке». Выразительно на него смотрю и закатываю глаза – попытка проявления солидарности, – но он хлюпает молоко из ложки и фыркает:

– Откуда футболка? Благотворительный магазин для лохов?

Все. Нежность улетучилась.

– Пока, – говорит Гриффин, со скрипом отодвигая стул. – Я к Аманде.

– Во сколько вернешься? – спрашивает мама, но он уже на полпути к двери. – Веди себя хорошо! – кричит она ему вслед, и я вижу, как он ощетинился.

Миску хлопьев за собой он тоже не убрал. Мама вздыхает, ополаскивает ее и убирает в посудомойку. Я стискиваю зубы. Если бы я не убрала за собой посуду, получила бы выговор.

Мама прислоняется к столешнице.

– Как там Райан? Лиза говорит, у него сейчас много тренировок.

– Да, тренер сейчас его гоняет. У нас остались хлопья?

Мама встряхивает почти пустую коробку – в которой не настоящие Cheerios

, а здоровая версия, напоминающая по вкусу картон, – и передает ее мне.

– Говорит, ты оставила там серый свитер.

Честное слово, удивительно, что мама с миссис Харт еще не установили специальную горячую линию для обсуждения наших отношений.

В миску вываливаются примерно три ложки хлопьев, а сверху – горка крошек.

– У меня нет серого свитера, – говорю я. – Это, наверное, Иззи.

Сестра Райана. Она, в отличие от брата, не лыжница и учится в старшей школе Кина.

Мама берет губку и принимается стирать несуществующее пятнышко со столешницы.