Рассказчица

Мы ходили в походы, пели и занимались гимнастикой. Мы учились военному строю. Больше всего я любил Wehrsport, а это строевая подготовка, умение колоть штыком, бросать гранату, рыть окопы, проползать под колючей проволокой. Я уже чувствовал себя солдатом. Я с таким энтузиазмом участвовал в делах Гитлерюгенда, что герр Золлемах как-то раз сказал моему отцу, мол, из меня когда-нибудь выйдет отличный эсэсовец. Можно ли было удостоиться лучшего комплимента?

Чтобы выявить самых отважных среди нас, устраивались Mutproben – проверки храбрости. Даже самых робких заставляли выполнять приказы, потому что в противном случае к ним, как дурной запах, приставало позорное клеймо «трус». Первым испытанием было забраться на верх каменной стены замка без страховки. Мальчики постарше боролись за то, чтобы быть первыми в очереди, но Франц держался в хвосте, и я остался с ним, как велела мне мать. После того как один из участников сорвался, упал и сломал ногу, состязание было прервано.

Через неделю на очередной тренировке по воспитанию смелости герр Золлемах завязал нам глаза. Франц, сидевший рядом со мной, вцепился в мою руку и прошептал:

– Райнер, мне страшно.

– Просто делай, что говорят, – сказал ему я, – и скоро все закончится.

Я обрел волшебную свободу в этом новом для меня способе мышления, который, вот парадокс, состоял в том, чтобы не думать самостоятельно. В гимназии я был недостаточно умен, чтобы находить правильные ответы. В Гитлерюгенде мне сообщали правильные ответы, и пока я повторял их, как попугай, меня считали гением.

Мы сидели в этой искусственной темноте и ждали инструкций. Герр Золлемах и несколько ребят постарше встали перед нами.

– Если фюрер призовет вас сражаться за Германию, что вы сделаете?

– Будем сражаться! – хором крикнули мы.

– Если фюрер попросит вас умереть за Германию, что вы сделаете?

– Умрем!

– Чего вы боитесь?

– Ничего!

– Встаньте! – Старшие мальчики подняли нас на ноги, выстроили в ряд. – Вас отведут к пустому бассейну, вы дадите клятву гитлерюгендовца и прыгнете вниз с трамплина. – Если фюрер велит вам прыгнуть со скалы, что вы сделаете?

– Прыгнем!

Глаза у нас были завязаны, поэтому мы не знали, которого из пятнадцати первым поставят на трамплин. И тут я почувствовал, что руку Франца вырвали из моей.

– Райнер! – крикнул он.

Полагаю, в тот момент я думал только о матери, которая просила меня беречь младшего брата. Я сорвал с глаз повязку и как сумасшедший побежал мимо ребят, которые тащили моего брата в здание бассейна.

– Ich gelobe meinem Führer Adolf Hitler Treue, – кричал я, проносясь мимо герра Золлемаха. – Ich verspreche ihm und den Führern, die er mir bestimmt, jederzeit Achtung und Gehorsam entgegen zu bringen…

«Я клянусь быть преданным моему фюреру, Адольфу Гитлеру. Я обещаю ему и тем руководителям, которых он назначит мне, беспрекословно слушаться и уважать их. Перед этим обагренным кровью знаменем, которое символизирует нашего фюрера, я клянусь посвятить всю свою энергию и силу спасителю нашей страны, Адольфу Гитлеру. Я с радостью готов отдать за него жизнь, да поможет мне Бог».

И я не глядя прыгнул.

Завернутый в грубое коричневое одеяло, в насквозь мокрой одежде, я сказал герру Золлемаху, что позавидовал брату, которого выбрали первым доказать свою верность и храбрость. Вот почему я опередил его в очереди.

В бассейне была вода. Немного, но достаточно. Я знал, что нам не позволят прыгнуть и разбиться насмерть, но так как каждого заводили в здание по отдельности, оставшиеся снаружи не слышали плеска воды.

Но Франц услышал, это я знал, потому что он уже стоял у края бассейна, а значит, сможет прыгнуть.

Однако герра Золлемаха это не убедило.

– Такая любовь к брату, конечно, восхитительна, но она не должна превышать любовь к фюреру.

Остаток дня я осторожничал и держался подальше от Франца. Азартно играл в «Охотника и индейца». Мы делились на взводы в соответствии с цветом нарукавных повязок и охотились за врагами, стараясь сорвать с них повязки. Часто эти игры перерастали в настоящие драки; они должны были укрепить нас. Вместо того чтобы защищать брата, я игнорировал его. Если Франца валили в грязь, я не спешил ему на помощь. Герр Золлемах следил за нами слишком внимательно.

Франц вышел из этих игрищ с рассеченной губой, с синяками на левой ноге и отвратительной ссадиной на щеке. Мать съест меня с потрохами за это, я знал. И все же, когда мы в сумерках возвращались домой, брат толкнул меня плечом. Помню, булыжники мостовой были еще теплые после дневной жары, вставала полная луна.

– Райнер, – просто сказал Франц, – Danke[19].

В следующее воскресенье мы собрались в спортивном зале и устроили боксерские поединки. Цель была – определить победителя в нашей группе из пятнадцати мальчиков. Герр Золлемах привел Инге и ее подруг, так как знал, что мальчики в их присутствии будут стараться вовсю. Он пообещал, что победитель получит медаль.

– Фюрер говорит, что физически здоровые люди с уравновешенным характером ценнее для народа, чем высоколобые слабаки, – сказал герр Золлемах. – Ты здоровый человек?