Рассказчица

По словам Александра, его брат родился с плодной оболочкой на лице и едва не задохнулся. Родители их умерли во время чумы в Гуменне в Словакии; он заботится о Казимире уже много лет. Казимирово расстройство, как назвал это Александр, проявлялось в том, что он ел несъедобные вещи – камни, грязь, палки, – и поэтому за ним нужно было присматривать постоянно, когда он не спит. Александр рассказал мне о местах, где жил: в одних каменные замки пронзали башнями облака, в других по бурлящим жизнью улицам разъезжали безлошадные экипажи, будто движимые духами. Нигде он не задерживался надолго, потому что люди настороженно относились к его брату.

Алекс пек хлеб так, будто это было для него самым естественным занятием. По словам отца, это знак того, что у человека на душе мир. «Нельзя кормить других, если сам всегда голоден», – бывало, говорил он мне, и когда я передала его слова Александру, тот рассмеялся и сказал: «

Твой отец никогда меня не видел».

Соблюдая приличия, Алекс никогда не снимал рубашку с длинными рукавами, как бы жарко ни становилось на кухне, в отличие от моего отца, который раздевался до нижнего белья в кухонном чаду. Я восхищалась сноровкой Алекса. Он двигался грациозно, будто выпекание хлеба – это танец. Александр признался, что когда-то давно уже работал пекарем.

Мы говорили и о недавних смертях. Алекс спрашивал: что говорят жители? где находили тела новых жертв? В последнее время нападения происходили внутри городских стен, а не только на окраинах. Одну ночную бабочку нашли с почти оторванной от тела головой у входа в трактир; останки школьной учительницы, которая шла на урок, обнаружили на ступенях у постамента памятника основателю города. Некоторые люди говорили: «Похоже, эта тварь играет с нами».

– Вообще, – сказала я однажды Александру, – некоторые считают, что это, может быть, и не зверь вовсе.

Алекс посмотрел на меня через плечо, засунув пекарскую лопату глубоко в нутро печи:

– Что ты имеешь в виду? Кто еще это может быть?

Я пожала плечами:

– Какое-то чудовище.

Вопреки моим ожиданиям Алекс не рассмеялся. Он сел рядом со мной и провел ногтем большого пальца по трещине в деревянной столешнице.

– Ты в это веришь?

– Все чудовища, которых я знаю, – люди, – сказала я.

Сейдж

– Вот, – говорю я и протягиваю Джозефу стакан воды.

Он пьет. Три часа он говорил без остановки и совсем охрип.

– Вы очень добры.

Я не отвечаю.

Джозеф смотрит на меня поверх края стакана:

– А вы, кажется, начинаете мне верить.