Рассказчица

Часть меня была здоровой, это я знал – чувствовал каждый раз, как смотрел на Инге. Губы у нее были розовые, как леденец, и, я мог поспорить, такие же сладкие. Когда она сидела на трибуне, я наблюдал, как поднимаются и опускаются пуговки на ее кофточке и думал: вот бы сорвать с нее эти покровы и прикоснуться к ее коже, а она будет белая, как молоко, мягкая, как…

– Хартманн, – рявкнул герр Золлемах, и мы с Францем оба встали. Сперва он удивился, а потом широко улыбнулся и пробормотал: – Да-да, почему нет? Оба вы, на ринг.

Я посмотрел на Франца, на его узкие плечи и пухлый живот, мечтательные глаза, которые забегали, когда он понял, чего хочет от нас герр Золлемах. Я пролез между канатами, надел шлем, боксерские перчатки и, проходя мимо брата, тихо сказал:

– Бей меня.

Инге ударила в гонг и побежала обратно к подругам. Одна из них указала на меня. Инге обернулась. На одно восхитительное мгновение мир замер, наши глаза встретились.

– Начинайте! – скомандовал герр Золлемах.

Остальные мальчики подбадривали нас, а я кружил вокруг Франца, подняв руки.

– Бей меня, – снова процедил я сквозь зубы.

– Не могу.

– Schwächling![20] – крикнул один из старших мальчиков. – Бздишь, как девчонка.

Я вполсилы ударил брата кулаком в живот. Тот согнулся пополам, как перочинный нож. С трибун позади меня раздался одобрительный рев.

Франц испуганно глянул на меня.

– Дерись! – заорал я на него, а сам молотил по воздуху перчатками, не нанося настоящих ударов.

– Чего ты ждешь?! – крикнул герр Золлемах.

И я саданул Франца по спине. Он упал на одно колено, девочки на трибунах ахнули. Францу удалось подняться. Он размахнулся левой рукой и долбанул меня в челюсть.

Не знаю, что во мне переклинило. Наверное, я не ожидал такого, и мне было больно. Или, может, это из-за девочек, на которых я хотел произвести впечатление. Или я услышал, как другие мальчишки меня подзуживают. Я начал бить Франца по лицу, в живот, по почкам. Снова и снова, ритмично, пока его лицо не превратилось в кровавое месиво, а изо рта не хлынула слюна, когда он рухнул на пол.

Один из старших ребят запрыгнул на ринг и поднял вверх мою руку в перчатке, объявляя победителя. Герр Золлемах похлопал меня по спине.

– Вот, – сказал он остальным мальчикам, – лик храбрости. Вот как выглядит будущее Германии. Адольф Гитлер, Sieg Heil!

Я ответил на приветствие. Остальные тоже. Все, кроме моего брата. Опьяненный дракой, я чувствовал себя непобедимым. Соперники выходили на ринг один за другим, и никто не мог устоять против меня. Много лет меня наказывали за то, что я распускал кулаки в школе, а теперь хвалили за это. Нет, превозносили!

Тем вечером Инге Золлемах вручила мне медаль, и через пятнадцать минут позади спортивного центра вдобавок к ней наградила первым в моей жизни настоящим поцелуем. На следующий день мой отец зашел к герру Золлемаху. Он был очень обеспокоен полученными Францем травмами.

– У вашего сына талант, – объяснил герр Золлемах. – Совершенно особый.

– Да, – ответил мой отец. – Франц всегда был отличным учеником.

– Я говорю о Райнере, – уточнил герр Золлемах.

Понимал ли я, что жестокость отвратительна? Даже в тот первый раз, когда ее жертвой оказался мой брат? Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, и ответ всегда был один: разумеется. Тот день оказался самым трудным, потому что я мог сказать «нет». После этого каждый раз жестокость давалась мне все легче, ведь если бы я не совершил ее снова, то вспомнил бы о том первом дне, когда не сказал «нет». Повторяйте одно и то же действие регулярно, и в конце концов вы начнете считать его нормальным. И перестанете испытывать чувство вины.

Я хочу сказать вам, что это верно во многих смыслах. На моем месте могли бы оказаться вы. Думаете, это невозможно? Никогда? Но мы в любой момент способны совершить такое, чего меньше всего от себя ожидаем. Я всегда знал, что делаю и с кем. Очень хорошо знал. Потому что в эти ужасные, восхитительные моменты я был тем человеком, которым хотел бы быть каждый.

Александр проработал у меня уже неделю. Мы обменивались вежливыми словами, но чаще он приходил, чтобы печь, когда я уже ложилась спать, а когда просыпалась, чтобы нести хлеб на рынок, он снимал с себя передник. Хотя иногда задерживался ненадолго и уходил позже.