Рассказы о

Он шел довольно быстро, крупными шагами. Шаг был грузный, ступня ставилась с наглядным упором. Потом на эту ногу переносил вес тела, с какой-то грацией, легкость которой подчеркивала никуда не уходящую тяжесть. Он как бы и утверждался, и продолжал пробовать утвердиться – вереница сдвигов, в которой проглядывало словно бы нечто конькобежное. А я был легкий от природы, идти рядом с ним мне было одно удовольствие. Или наблюдать, как он приближается. Или даже просто смотреть с другой стороны улицы. Создавалось впечатление, что улица – и люди, и здания – волочится за ним. И, в общем, весь Ленинград. Что он такой бурлак на Фонтанке. Это было классно. Это уже не повторится. Такого пешехода, в которого всматривались и на которого оглядывались, нет больше в городе. Я еду в Петербург на фестиваль по случаю его 75-летия и загодя знаю, что наше собрание в лучшем случае будет согласно французской поговорке всего лишь той тысячей наполеондоров, из которой никогда не выплавить одного Наполеона.

2016

Виктор Голявкин

Голявкин (в разговоре о нем да и с ним самим обычно без имени, одна фамилия; как знак компанейской близости – Витя Голявкин) в Ленинграде появился, а можно сказать и: был замечен, во второй половине 1950-х годов. В эти несколько лет и самом начале 60-х и сложилась новая волна ленинградской поэзии и прозы, которые привлекают публичное внимание по сю пору; затем наступил некоторый перерыв, и следующая за ней подкатила уже другая, иная и числом, и влиянием, и химическим составом. Последовательность событий, приведших к возникновению на панорамной фотографии фигуры Голявкина, и сразу в том виде, что не изменился до конца его дней, была такова: сперва слухи о «потрясающих» рассказах, которые пишет некий малый, приехавший с дикого Запада, в его случае – Юга: из Баку после заезда в Самарканд. Авангардист, абсурдист, законченный стилист, несокрушимый иронист с уклоном в заумь. Следом сами тексты, в машинописи и по чуть-чуть в журналах. Наконец книжка «Тетрадки под дождем».

Потом неизвестно откуда реализовался он сам собственной персоной. Физически мощный – и тут же выяснилось, что был чемпионом Баку по боксу. Не проверяли, сразу поверили. Говорящий короткими, неожиданными, вроде бы нескладными, хотя досконально понятными фразами. Прибавлявший – как бы для логичности, а послушаешь, для ритма – «вашэ`». То есть «вообще». Вскоре очень многие стали повторять за ним «вашэ», без ссылки на первоисточник. Дальше оказалось, что он студент Академии художеств, живописец. Что участвует в небольших локальных выставках. Что на экзамене по анатомии на вопрос преподавателя «сколько костей в черепе?» ответил «две», а на «ну скажите хоть, сколько у человека зубов» – «сто». (Эпизод впоследствии попал в один из рассказов.) Что проз у него две – детская: печатаемая, смешная, пронзительная, невероятно талантливая и т. д., в общем, замечательная; и взрослая – о публикации речи быть не может, та самая «потрясающая», великолепная, великая и пр. И в ней есть рассказ «Флажки, кругом флажки», три строчки, но в них всё, и в дополнение к «вашэ» знатоки через две-три недели стали читать его в компаниях наизусть. Я и сейчас помню вторую половину: на холме сидит мальчик с флажком и ест флажок. И другой, про гвоздь, наполовину вбитый в середину стола и ни туда ни сюда, с абзацем про братьев Дариков: пришли в гости, всё опрокинули, разбили стекло в уборной, повыдирали цветы из горшков и в два счета вытащили гвоздь.

Лицом, при небольших глазах, он был благообразен, улыбчив (привычка подхохатывать в разговоре), голова крепкой лепки, но в нескольких ракурсах нет-нет и обнаруживалось сходство с плакатно безликими типажами с картин Целкова. То ли из-за короткой шеи, то ли потому, что они приятельствовали в молодости и тот что-то такое ухватил в его физиономии. Особый период его внешности пришелся на солдатскую шинель венгерской армии, купленную им на барахолке, грязно-зеленого цвета, тонкого по сравнению с нашим сукна, размера на два у́же его корпуленции. Ходил поэтому не застегиваясь, и в сочетании с непривычным европейским покроем это выглядело элегантно. Женился на Люде Бубновой, яркой, одаренной и под стать ему воплощавшей безоглядную решительность. Однажды они условились встретиться у Университета, он порядочно опаздывал, она в конце концов бросила ждать, двинулась в сторону Академии, издали увидела его изумрудный клифт, ускорила шаги, подошла и отвесила оплеуху – и немедленно получила сдачи.