Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

«Зачем я ее оставил? Чего я от нее хочу?» — Он пощупал револьвер в кармане и подумал: «Что с ней будет, если при ней, сейчас вот, сделает это? Наверное, она испугается и завизжит…» Это соображение вызвало у него улыбку. Ему понравилось то, что она испугается и завизжит. Как раз в этот момент она обернулась и, видя его улыбающимся, весело и лукаво спросила:

— Что, хорошенькая я? да?

Ему хотелось позлить ее, хотелось видеть ее плачущей, жалкой, раздавленной чем-нибудь, униженной… Ее лукавое лицо, кокетливая фигурка и глаза, блиставшие так беззаботно весело, вся она, низкая и пошлая продажная девчонка, возмущала его своей свежестью и довольством своей грязной жизнью.

«Я, человек с развитым сознанием, умираю, должен умереть, ибо мне нет места в жизни, а этот продажный кусок мяса остается жить. Это уж чересчур премудро для того, чтоб я не попытался испортить ей существование!.. Хотя бы на два-три дня!.. Так думать — цинично, а действовать — может быть, преступно… но я — человек…»

Он внутренно засмеялся и над собой, и над ней, и над своим желанием.

А она уже села с ногами в угол дивана, отпустила лакея, принесшего кофе, налила себе чашку, взяла ее в руки и, сжавшись вся в мягкий красивый комок, снова спросила, улыбаясь ему и помешивая ложкой свой кофе:

— Вы совсем не будете говорить? а? Я спросила — хорошенькая я?..

— Да, — серьезно ответил Петр Ефимович и утвердительно кивнул головой. — Только… — и он шумно вздохнул.

— Ну? что — только? — с любопытством в глазах и тоне сказала девушка, перестав мешать кофе.

— Не надолго это… Два-три года, и вы уже будете стары, то есть не стары… а израсходуетесь…

— О! Дв-ва года, три года!.. Это не скоро… — махнула она рукой.

— Не скоро? Не думаю, время ведь быстро летит… И не заметите, как сгорит огонь… Да потом — можно ведь захворать, не так ли?

Она быстро поставила свою чашку на поднос, бросила ложку и, вся вдруг потемнев, заговорила быстро и возбужденно:

— Да, вот это так… Ах, какие вы все… подлецы! Вы не обижайтесь, я не про вас! — она подвинулась к нему и, взяв его за локоть, потрясла. — Я вижу, что вы хороший человек… Вот вы совеститесь, конфузились сначала… Это я видела! Вы, должно быть, студент, да? Ну, всё равно… Это вы верно. Я сегодня была у подруги… Она молоденькая, моложе меня, ей семнадцать только… Вы не поверите, — красавица, полная такая, и в две недели вся испортилась! Доктор говорит — капут! не вылечится!.. а?

— Да, от этой болезни не вылечиваются, — холодно сказал Петр Ефимович.

Она откинулась в угол дивана, прерывисто дыша и вся красная от возбуждения. У нее покраснела шея и над бровями, сердито нахмуренными, тоже появились два красные пятна. Петр Ефимович чувствовал, что холодная и тяжелая скука и еще что-то неприятное, как бы исходя из ее слов, падают на него и давят его, лишая мысль остроты и рассеивая его недавнее желание сделать ей больно…

— А с вами, однако, невесело! — сказала она и пристально, с большим чувством посмотрела в его лицо. — Вы что? Не в духе?.. Развеселить вас? Выпьемте!

— Разве вы можете меня развеселить?.. — сказал он, чтоб сказать что-нибудь.

Она, встав на диване на колени, наливала коньяк, разбавляя его ликером.

— Конечно! На том стоим! — резонно произнесла она, следя за тем, чтоб не перелить рюмки. — А если б мы не умели делать этого… то тогда зачем же мы и нужны? Пейте!

Он чокнулся и, выпив, посмотрел на нее, скептически улыбаясь.

— Обязанности ваши вы понимаете…

— А как же? — пожала она плечами. — Конечно, мы живем для веселья. Мужчины работают, устают, скучают… и идут к нам. Жениться не каждый хочет… зачем вязать себя?.. А женатые ходят к нам потому, что жена надоедает… Жена и семья — та же работа… еще хуже… Дома скучно, всё пригляделось… А мы что ж? Пришел к нам, кутнул и больше ничего. Вот и всё!

Петр Ефимович ощутил в груди тонкую, ноющую боль. «Ай-ай-ай! — воскликнул он мысленно. — Эта гаденькая штучка сознает себя нужной и полезной! Имеет место в жизни, знает его!.. Это ирония, что ли?»

— Послушайте! — сказал он ей. — Ваша подруга и… вообще ваша сестра — думает об этом, как вы же?

— Моя подруга? нет, она злая… а вообще как мы думаем — не знаю… У меня ведь мало подруг… Только вот одна. Ах, как жалко, как жалко ее! Одна лежит там, бедная!.. и ничего у нее нет! Она любит конфекты, варенье… вообще сладкое. И у нее, кроме меня, никого!.. А у меня нет ни гроша, вот уж с неделю… Жидовка не дает больше. Я ей должна очень много! Бедная Катя! Ну, так жалко мне ее… право, я заплачу сейчас… ей-богу, заплачу!.. Когда я вспоминаю о ней… то… всегда… плачу…

У нее уже покраснел кончик носа, задрожали плечи и странно задвигались ноздри…

Петр Ефимович испугался — он не выносил женских слез — и заговорил глухо, но торопливо:

— А хотите, я… дам вам… то есть для вашей подруги, сколько могу? У меня… мне не нужны больше деньги… вот… — Он выхватил бумажник. — У меня десять… тридцать пять… нужно только заплатить здесь… Возьмите! шестьдесят семь рублей!.. совершенно лишние…

Она отодвинулась от него, но ее глаза блестели жадным огоньком, и рука робко протянулась к нему.