Растерянный континент. В защиту демократии и независимости Европы

Крах коммунистических партий, тот факт, что левые партии предали свой электорат, а малоимущие классы были брошены на произвол судьбы, логически породил два тревожных явления. Во-первых, наблюдалась общая деполитизация из-за отсутствия действительно структурных дебатов и четких политических вопросов, поскольку большинство партий говорили более или менее одно и то же, защищая одни и те же интересы с небольшими смысловыми нюансами. Этот эпизод обесценивания политических дебатов был естественным дополнением к деполитизации закона и распространению нормативных актов, навязанных Европейским судом, о чем сказано выше[54].

Деполитизация отражается во всеобъемлющем электоральном абсентеизме, который становится все более тревожным. На последних выборах в законодательные органы власти во Франции абсентеизм достиг 25 % во втором туре и 34 %, если считать пустые или недействительные бюллетени. Разве это не знак неповиновения по отношению к тому, что предлагалось во внутренней политике?

Другим логическим результатом этого неприятия со стороны рабочих классов является необычайный подъем так называемых популистских партий с конца 90-х. Почти все эти партии разделяют антиевропейскую, евроскептическую позицию. Будь то Партия независимости Соединенного Королевства (UKIP), которая спровоцировала Брексит, Национальное объединение во Франции, Фламандский интерес (Vlaams Belang) в Бельгии, Лига в Италии, Альтернатива для Германии (AfD), Австрийская партия свободы (FPö), Швейцарская народная партия (UDC), ЛДПР Владимира Жириновского в России, Шведские демократы или Датская народная партия, – все они с опаской относятся к Брюсселю, когда не осуждают открыто и решительно просчеты Европейского союза.

В Восточной Европе ситуация несколько иная. Вследствие своей истории и длительного подчинения Германской, Австро-Венгерской и Российской империям, а затем и вследствие влияния СССР, многие из этих стран привели к власти национально-консервативные партии. Хоть и не враждебно настроенные к Европейскому союзу как таковому, эти партии тем не менее отказываются подчиняться его социальным и миграционным «диктатам». Так обстоит дело в Венгрии, Польше, Словакии, в меньшей степени – в Чешской Республике, Румынии и Болгарии. По причинам, которые западноевропейцам трудно понять, но очевидным для всех, кто знает Восточную Европу, эти страны в очень редких случаях могли свободно выражать свою национальную идентичность. Их национальное самовыражение почти всегда сдерживалось. Без преувеличения можно сказать, что они прошли прямиком от коммунистической империи к наднациональной империи Брюсселя, не пересекая национальную площадь.

Бывшие российские диссиденты хорошо понимали эти тревоги. Ощущение того, что у них отняли часть их истории, было все еще остро. Солженицын и особенно Александр Зиновьев с его мастерским исследованием западного надсоциума, а также Владимир Буковский в своей книге «Европейский союз – новый СССР?»[55], – все они блестяще проанализировали явление, которое было совершенно непонятно интеллектуалам Западной Европы.

Обоснованно или нет, но многие восточноевропейцы видели в Европейском союзе средство для обретения свободы и более высокого уровня жизни. Однако у некоторых было такое впечатление, что совершается переход от одной формы тоталитаризма к другой, возможно, менее жестокой, но склонной подавлять законное стремление к национальному и культурному признанию.

В любом случае национал-консервативные партии, которые пришли к власти, оппонируют Брюсселю, пусть по-другому и по иным причинам, чем западноевропейские популистские партии.

Так или иначе, все они сходятся в одном – в противодействии миграции. Лозунг Ангелы Меркель «Мы справимся!» (“Wir schaffen das!”), провозглашенный европейским истеблишментом образцом добродетели, вызвал антииммигрантское возмущение во всей Центральной Европе. То, что в 2015 году Германия не справилась с приемом миллиона преимущественно мусульманских иммигрантов, произошло по очень простой причине, не затронув европейскую элиту: еще прежде уставшие от потока иммигрантов из стран Европы (синдром «польского сантехника»), низшие классы оказались в прямой конкуренции с иммигрантами не только в отношении рабочих мест, но и заработной платы, поскольку ее снижение стало возможным в силу импорта дешевой рабочей силы. Это ни в малейшей степени не угрожало рабочим местам и зарплатам высококлассных юристов, врачей, преподавателей, инженеров, предпринимателей и политиков, защищенных своими дипломами, предполагаемой компетентностью и скрытым корпоративизмом – de facto numerus clausus, как у нотариусов, адвокатов или врачей.