Растерянный континент. В защиту демократии и независимости Европы

Эта несправедливость не миновала и рабочие классы, которым не оставалось ничего другого, как упасть в объятия популистов – единственной стороны, готовой выслушать и принять в расчет их жалобы. Более того, страх, что массовая иностранная иммиграция угрожает их культуре, языку, религии и традициям, сделал все остальное. Разумеется, привилегированная элита, владевшая несколькими языками, искренне верившая в космополитизм и не придававшая ни малейшего значения своим национальным или культурным корням, считала эти страхи необоснованными. QED[56].

В завершение этого круглого стола по популизму, рассмотрим левый популизм, более распространенный в Южной Европе, особенно в Греции, Испании и Франции. Впрочем, за исключением France insoumise («непокорная» или «мятежная» Франция) Жан-Люка Меленшона, левые популисты быстро становятся salonfähig (социально приемлемыми), как говорят немцы. «Подемос» приобрела социал-демократический окрас и стала крайне европофилизированной, как и «Сириза» в Греции, после того как премьер-министр Алексис Ципрас ушел в отставку под давлением Германии в 2015 году. Что касается итальянского «Движения пяти звезд», то в этом списке оно стоит особняком, поскольку, даже заявляя, что является европофилом, несмотря на свой союз с антиевропейской Лигой Маттео Сальвини, оно также является антисистемным.

Этот тур по европейским разновидностям популизма был бы неполным без французского сюжета. Европейский и французский истеблишмент упивается обличением крайне правого популизма Марин Ле Пен и крайне левого популизма Жан-Люка Меленшона. Но отказывается (и не без оснований) включать в список первоклассный «популизм» Эммануэля Макрона, несмотря на то, что молодой харизматичный французский президент разгромил классические партии, чтобы в некотором смысле путем нарушения избраться на пост президента Республики, и вопреки тому, что популизм, претендуя на прямое представительство народа для прихода к власти, по определению обходит партии, учредительные органы и промежуточные инстанции.

Тогда как европеисты единодушно прославляли популистскую шараду Макрона как изящный ход и благословение для Европы, спустя всего восемнадцать месяцев после своего триумфа Макрон был атакован (и как!) «желтыми жилетами» – самым мощным французским протестным движением последних лет. Популизм элиты был побежден популизмом маленьких людей, взбунтовавшихся на перекрестках, – высокая трагедия!

До сих пор реакция политической и интеллектуальной элиты Европы на эту рекордную волну народного недовольства была презрительной и полной брани. Более рассудительные интеллектуалы, такие как Томас Пикетти, Шанталь Дельсоль, Эммануэль Тодд, Мишель Онфрей, Кристоф Гийи и Бертран Бади, искренне пытались предложить более сложные и менее пренебрежительные политические оценочные координаты[57]. Но политики остались глухи. В Брюсселе смотрят в другую сторону, ожидая, пока буря утихнет. Там выжидают, надеясь, что волна схлынет до следующих европейских выборов. Ги Верхофстадт, представитель либеральных правых в Европейском парламенте, не может найти достаточно резких слов для критики этих движений, притом что в остальном его анализ бездействия институциональной Европы вполне конструктивен[58]

. И еще неизвестно, что хуже, – «нелиберальная» демократия, популярная в Восточной Европе, или демократия без демократов наднациональных органов Европы.

Поскольку она слепа или сознательна только в рамках своей касты, или не способна задаваться вопросами и пересматривать свои действия, европейская номенклатура отказывается прислушаться к призыву возмущенных рабочих классов о помощи. А без собственных инструментов и демократических каналов для выражения своего мнения на высших уровнях Союза у рабочих классов нет шансов быть услышанными.

Однажды народное мщение вполне может удивить…

Третье противоречие: невыносимое социальное неравенство

Самое серьезное и самое опасное из этих противоречий – социальное. Оно является результатом растущего за последние двадцать пять лет неравенства. В течение XX века, в период с 1939-го по 1960 г., неравенство в доходах снизилось в очень многих развитых странах. Томас Пикетти и Эммануэль Саес объясняют это снижение эффектом прогрессивного подоходного налога[59]. Великая депрессия, последовавшие за ней разрушения Второй мировой войны и наступивший затем период жестокой инфляции серьезно сказались на крупных состояниях.

Снижение степени неравенства в свою очередь привело к снижению неравенства в доходах, в то время как неравенство в заработной плате оставалось неизменным. Подоходный налог, став прогрессивным и быстро растущим с 1945 года вплоть до середины 80-х, не позволял восстановиться крупным состояниям.