Расцвет и упадок цивилизации (сборник)

4) Антимилитаризм и пацифизм

. Я думаю, милитаристов, шовинистов, ультрапатриотов никак нельзя причислить к гуманистам в истинном смысле слова. Л. Толстой здесь внес огромную лепту. Характерно, что он, будучи кадровым офицером (почему он пошел в офицеры?), в своих ранних рассказах («Набег», «Рубка леса», «Севастопольские рассказы») не только чужд шовинизма, напротив, весьма критически относится к войне и военной профессии. Дальше он пришел к проповеди непротивления злу. Это была, конечно, крайность, но она в конце концов привела к Ганди: борьба ненасильственными мерами – прогрессивнейшее движение современности, приведшее уже к огромным политическим результатам. Достоевский же целиком поддерживает русскую империалистическую политику, идет много дальше политики Александра II. Этот его империализм в свое время подвергся талантливой критике Д. Мережковского в блестящей статье «Пророк русской революции». Я ее читал, но сейчас ее у меня нет под рукой. Приведу выдержку из «Дневника писателя» (стр. 302), где Достоевский говорит о неизбежной войне России с Западом, возглавляемым Ватиканом. Достоевский считает, что он «разглядел и постиг важнейшего врага и всю ту огромную для всего мира важность той последней битвы за существование свое, которую несомненно задаст всему свету умирающее навеки папское католичество

(курсив Достоевского – А. Л.

) в самом ближайшем будущем».

«Я уверен, что бой кончится в пользу Востока, в пользу восточного союза, что России бояться нечего, если восточная война сольется с всеевропейскою, и что даже и лучше будет, если так разрешится дело. О, бесспорно, страшное будет дело, если прольется столько драгоценной человеческой крови. Но утешение в том, по крайней мере, соображении, что эта пролиянная кровь несомненно спасет Европу от вдесятеро большего излияния крови, если б дело отдалилось и еще раз затянулось. Тем более, что великая борьба эта несомненно окончится быстро. Но зато разрешится окончательно столько вопросов (римско-католический вместе с судьбою Франции, германский, восточный, магометанский), столько уладится дел, совершенно неразрешимых в прежнем ходе событий, до того изменится лик Европы, столько начнется нового и прогрессивного в отношениях людей, что, может быть, нечего страдать духом и слишком пугаться этого последнего судорожного движения старой Европы накануне несомненного и великого обновления ее…» Это напечатано в сентябре 1877 г., когда уже обозначилась победа России в русско-турецкой войне. Неужели истинный гуманизм заключается в том, чтобы создать фантастическую мечту о «последнем, решительном бое» и сознательно идти на этот бой с огромными жертвами, которые якобы оправдаются решением всех наболевших вопросов! Вместо того, чтобы искать по возможности мирного выхода, заранее утверждают, что война неизбежна и, что, следовательно, как бы ни велики были жертвы, на них надо идти в целях достижения прекрасной цели. Здесь Достоевский по своему взгляду сходен со своими крайними антагонистами – коммунистами. Не так ли говорит Мао Цзе Дун: надо идти на мировую атомную войну, пожертвовать 300 или даже 500 миллионами людей, но это будет последняя война, после которой воцарится на Земле райское блаженство. Примерно такая же была установка у Сталина, да и у всех сторонников кровавых революций. Практика показала, что убив в душе жалость, убивают ее, как правило, навсегда.

Но эта ошибка была свойственна на только коммунистам. В начале Первой мировой войны Герберт Уэллс выпустил книжку «Война, которая покончит с войной» (иначе «Европейско-ницшеанская война»), где доказывал, что полный разгром Германии приведет к ликвидации войн.

Но если марксисты в свое оправдание могут привести то, что они работают по совершенно новому, научно обоснованному плану, то у Достоевского нет и этого оправдания, так как вся идеология его глубоко консервативна и никаких оснований к тому, чтобы в случае победы России над западным блоком воцарился мир, решительно нет. Не говоря уже о том, что он чрезвычайно легкомысленно полагает, что победа будет решительной и нетрудной, хотя даже в войне с отсталой Турцией сказалась недостаточная сила русской армии. Ведь первоначальные успехи русских войск сменились отступлением, отчего цветущие болгарские села подверглись страшным репрессиям со стороны вернувшихся турок. Все это игнорируется Достоевским, поставившим задачу идти к цели любой ценой. Какая же это цель? Захват Константинополя!