Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Отчет никак нельзя было назвать легким чтением. На первых страницах Чедвик описывает обстановку в районе Тивертон:

Земля стоит почти на одном уровне с водой, почва заболочена, и все канализационные стоки открыты. Еще не успев доехать до места, я ощутил крайне неприятный запах, — мне стало ясно, что воздух полон тлетворных малярийных испарений. Местные жители имеют болезненный и жалкий вид, сразу отличающий их от жителей других районов города. В некоторых местах открытые сточные канавы располагаются непосредственно перед входом в дом. Другие дома со всех сторон окружены широкими канавами, заполненными отбросами животного и растительного происхождения, поступающими не только из окрестных жилищ, но и из других частей Тивертона. Во многих домах имеются больные, страдающие лихорадкой и разнообразными другими недугами. Все, с кем я беседовал, были больны либо перенесли болезнь в недалеком прошлом. Весь район представляет собой печальную картину воплощенных недугов и бедствий.

Возможно, английское общество не стояло на грани краха, но многим людям тогда казалось, что это именно так. «Уверяю, я никогда в своей жизни не видел, — писал Чарльз Гревилл, — тягот, подобных тем, которые наблюдаю сейчас. И это после тридцати лет непрерывного мира, когда мы имеем самые широкие возможности для развития всех наших ресурсов. Примечательная черта нынешнего положения дел заключается в том, что никто не может взять на себя ответственность за него и никто не пытается указать средство его исправления». В происходящем как будто не было виноватых.

И все же виноватые нашлись. Немедленно раздались крики возмущения в адрес приходских собраний и спекулянтов-застройщиков, позволивших этим общественным язвам гноиться и разрастаться. Инженеры были виновны в ненадлежащем обслуживании зданий, врачи — в том, что не сообщали о масштабах заболеваемости. Реакция была настолько бурной, что министру внутренних дел сэру Джеймсу Грэму пришлось учредить Королевскую комиссию по вопросам городского благополучия. Это дало ему двухлетнюю передышку, во время которой он мог продолжать ничего не делать. Виговская оппозиция не беспокоила министров: она еще не оправилась после своего поражения. Пиль и его сторонники пришли к выводу, что лучшее лекарство от социальных недугов — свободная торговля и коммерческие привилегии. «Синие книги» и статистические исследования Чедвика отражают лишь часть общественной реакции на огромное социальное зло. Появились новые организации — такие как Компания городского благоустройства, рассчитывавшая на получение прибыли, и благотворительные ассоциации, такие как Общество улучшения условий трудящихся классов, — призванные заполнить брешь, возникшую в отсутствие парламентской реакции.

Однако викторианский город во многих смыслах еще оставался городом ночных ужасов. Лорд Эшли, посетивший так называемые общественные ночлежные дома (где совместно проживали мужчины, женщины и дети), сообщал палате общин: «В этих домах никогда не убираются и не проветривают, они буквально кишат паразитами. В помещениях почти невозможно дышать. Заходя внутрь, миссионеры испытывают приступы рвоты или теряют сознание». «Я чувствовал, — рассказывал один из них, — как паразиты падают сверху мне на шляпу, словно горошины». Города были не похожи друг на друга, и в каждом имелись свои недуги и пороки. Само слово «город» почти не употреблялось: викторианцы предпочитали говорить «крупное поселение» или «населенный район». Шеффилд представлял собой, по сути, конгломерат небольших промышленных местечек. Бирмингем обладал более целостным характером, формированием которого был обязан Джозефу Чемберлену. В Бирмингеме ключевую роль играли мелкие мастерские, в Манчестере — фабрики. В Бирмингеме проживали более квалифицированные рабочие, чем в Манчестере, жилищные и санитарные условия также были лучше. Бирмингем называли самым образцово организованным городом в Англии.