Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Джон Рассел принял роль первого министра с некоторой осторожностью. Он проводил довольно скромные и умеренные реформы, без намека на какие-либо революционные изменения. Он также уделил некоторое внимание голоду в Ирландии, хотя в этом случае неясно, насколько те или иные действия могли бы изменить положение страдающей нации. Решение вопроса, в сущности, оставили в руках Господа, которого нельзя было критиковать или обвинять в Его деяниях. Вместе с тем были приняты меры, полностью отвечающие характеру правительства, которое когда-то называли виговским. В 1847 году был основан Совет попечения о бедных. На следующий год Центральный совет по вопросам здравоохранения создал местные советы, наделенные законными полномочиями для решения разнообразных вопросов общественной санитарии, от водоснабжения до устройства кладбищ. Государственный контроль над образованием усилился, избирательное право по выборам в парламент расширилось. Постепенно формировалась служба обеспечения и поддержки общественного благосостояния. Все эти меры воспринимались как манна небесная бывшими аристократами-вигами, чьи унаследованные политические воззрения заставляли их стремиться к улучшению положения всех классов. Крупнейшие землевладельцы были (или хотя бы считали себя) хранителями нации, неизменно заинтересованными в благополучии всего народа. Сам Рассел управлял с той язвительной властностью, которую во многом диктовало его виговское наследие, но его нельзя назвать вдохновляющим премьер-министром — он просто был одним из тех, кто долго шел и со временем достиг вершины.

Правление кабинета Рассела принесло и другие плоды. Радикальные и нонконформистские фракции парламента теперь нередко состояли из деловых людей или городских профессионалов, представлявших промышленные города и поселения. Процветание коммерческих и промышленных интересов способствовало появлению практически сформировавшегося профессионального класса в черных костюмах и высоких цилиндрах. Крупные землевладельцы еще могли оседлать эту новую волну, но характер и настроение в палате общин постепенно изменились. Она перестала быть собранием богатых землевладельцев и их арендаторов. Все большее влияние в ней приобретал, как его позднее назвали Дизраэли и Солсбери, индустриальный консерватизм. Раньше в палате были представлены в основном земельные и местные интересы, опиравшиеся на лояльность и патриархальный уклад, но теперь их стало заметно меньше. Повсеместное распространение железных дорог побуждало людей сниматься с обжитых мест, внимание многих землевладельцев переключилось с сельского хозяйства на промышленность. Фермерам было не под силу тягаться с юристами железнодорожных компаний, и мелкие земельные интересы оказались предоставлены сами себе. Тем более что юристы также входили в парламент. Политики и агитаторы знали все о протекционизме и свободной торговле, но те, кто непосредственно зависел от сельского хозяйства, были крайне плохо подготовлены к решению текущих проблем. Их влияние неуклонно ослабевало. Попытки создать протекционистские общественные организации провалились: фермеры и сельские работники не желали участвовать в народных демонстрациях, даже если бы их удалось устроить.

Что касается сокращения населения в сельских районах, оно было в каком-то смысле иллюзией. Отчасти она возникла из-за постоянного оттока эмигрантов в Северную Америку: в течение трех лет после 1847 года океан ежегодно пересекало более полумиллиона переселенцев. И все же энергия и плодовитость людей были таковы, что численность населения продолжала расти. Мы можем говорить о депопуляции лишь с точки зрения количества семей, занятых в сельском хозяйстве, — оно действительно уменьшилось, однако общая численность сельского населения при этом осталась прежней. Кроме того, в сельской местности улучшенные методы ведения хозяйства и более трудоемкие культуры увеличили рабочую нагрузку для тех, кто остался на земле. Существенную роль в общей картине сыграли переезды из деревень в окрестные города, но в общем и целом за 50 лет в сельской местности произошли лишь небольшие миграции на ограниченной территории. В деревнях по-прежнему существовала преемственность, хотя беглое знакомство с книгой Уильяма Коббета «Деревенские прогулки» (1830) навсегда избавило бы читателя от иллюзии о тихой и уютной деревенской жизни. Сельские рабочие нередко жили в такой же грязи и в таких же ужасных условиях, как их собаки. Они продолжали трудиться на земле, потому что ткацкие мануфактуры, не говоря уже о работных домах, вызывали у них страх и ненависть. Любая неизвестность порождала страх: когда группу разнорабочих по распоряжению какого-то землевладельца перевозили из Северного Девона в Кент, они поинтересовались, не собираются ли их «отправить за море».

В 1846 году Гарриет Мартино писала Элизабет Барретт: