…Мы перешли к благотворящему правлению. Сегодня все кричат о том, что бедным людям следует дать не только деньги, но и посильные часы работы, санитарию, даже образование. Иными словами, нужно управлять ими по-отечески, и королевский двор, знать, богатые люди вполне с этим согласны. Но они забывают: сделанное для людей приносит им пользу только тогда, когда помогает им делать что-то для самих себя.
В этой обстановке был принят Закон о 12-часовом рабочем дне и проведены другие благотворные реформы фабричного законодательства (в первую очередь касавшиеся текстильной промышленности), приняты новые законы о шахтах, достигнут прогресс в отношении Закона о бедных и общественной санитарии. Рабочий день для женщин и детей неуклонно сокращался — с 12 часов в 1844 году до 10 часов в 1847 году. Рабочие часы детей на фабриках сократились до 6,5 часа, чтобы освободить время для учебы. Полномочия фабричных инспекторов значительно расширились.
Процесс длился несколько лет и сопровождался пламенными речами и упреками. В своих мемуарах Чарльз Гревилл отмечает, что вокруг провалившегося в итоге Билля о 10-часовом рабочем дне поднялся огромный ажиотаж, в котором «смешалось столько партий и противоположных позиций, было столько яростного пыла, вражды и взаимных упеков, брошенных каждой из сторон». В каком-то смысле это была ярость Калибана, увидевшего себя в зеркале. К 1847 году сложилась система, — как писал Дизраэли в «Танкреде» (Tancred; 1847), «люди подчинялись общему импульсу, преклонялись перед внешней необходимостью», также известной как сила общества. Однако шесть лет спустя Диккенс заявил: «Наша система не работает».
Разговоры о неудаче начались уже в 1847 году. Одним из главных двигателей железнодорожных инвестиций служила разнонаправленная тенденция мании и паники. Тем, кто изучал поведение обезумевшей возбужденной толпы, хорошо знакомо это явление. Например, в 1847 году внезапная паника произошла на финансовых рынках. Случившееся летом падение цен на зерно, вызванное отменой Хлебных законов, привело к банкротству многих торговцев. Множество банков оказалось обременено таким количеством безнадежных долгов, что им пришлось приостановить деятельность. Нехватка основных продуктов питания вызвала рост цен и торговый дефицит, спровоцировавший утечку золотых слитков из Банка Англии. Эта нестабильность покачнула систему как раз в то время, когда благодаря железнодорожной мании вырос спрос на оборотный капитал. В Америке выдался менее обильный, чем обычно, урожай хлопка — 80 % своего хлопка Англия получала из южных штатов. Смятение и страх подпитывали друг друга. Действительно ли железные дороги лишили страну капитала — или они обеспечивали доходы и занятость? Но паника улеглась почти сразу, как только возникла. Она была неотъемлемой частью делового цикла, чья изменчивая и непоследовательная природа не поддавалась никакому рациональному объяснению. Казалось, что экономическое оздоровление возникает в темной утробе времени как бы само по себе. Вот почему некоторые люди связывали экономические циклы с фазами луны.
Несмотря на интерес к социальной реформе, в деле народного образования не наблюдалось большого прогресса. Даже в 1870 году только один ребенок из трех посещал хотя бы какое-то подобие школы. Многие сомневались в том, что здесь вообще возможен какой-либо прогресс. Дети должны были работать, вносить свой вклад в неравную борьбу семьи за выживание. Какой смысл забивать их маленькие головы фактами, которым они никогда в жизни не найдут полезного применения? Пусть лучше обучаются мастерству на булавочной фабрике или ткацкой мануфактуре. И в чем смысл всеобщей грамотности? Низшие слои общества только научатся читать непристойную пропаганду, радикальные брошюры и трактаты вигов. Эксперимент со школами для бедных, предназначенными для детей с улицы, в целом не увенчался успехом: их обвиняли в распространении вшей и вредных привычек.