И все же реформаторы в области образования упорствовали. Они создали две образовательные системы. Национальные школы, появившиеся в 1811 году, работали по разработанной Эндрю Беллом модели, в которой старшие дети играли роль воспитателей и учителей для младших. Джозеф Ланкастер, еще один выдающийся реформатор в области образования, использовал в целом аналогичную систему, но с более жесткой дисциплиной. Когда в 1833 году парламент выделил ежегодный грант в размере 22 000 фунтов стерлингов, сумму распределили между школами Белла и Ланкастера поровну. Вряд ли это можно назвать щедрым подарком. Существовали такие пропасти невежества, которые невозможно было покрыть никакими средствами, и такие бездны бедности, куда не проникал ни один луч света. Церковь и диссентеры боролись за право обучать оставшихся маленьких детей. В результате 75 % детей, прошедших через «систему», знали только алфавит и практически не умели читать, механически повторяя заученные слова.
Виги вместе с радикалами разных взглядов теперь управляли Британией с помощью бесконечных компромиссов, условий и оговорок. Джон Рассел, лидер партии в палате общин, был прирожденным спорщиком, но не был прирожденным политиком. Роберт Пиль, напротив, почти ушел из поля зрения. Он сказал коллеге:
Дело в том, что состояние государственных дел в периоды заседаний парламента становится во многих отношениях предметом серьезнейшей озабоченности. Первому министру этой страны крайне нелегко надлежащим образом выполнять свои обязанности: читать все, что ему следует прочитать, включая всю иностранную корреспонденцию, докладывать о делах королеве и принцу-консорту, видеться со всеми, кого он должен увидеть, руководить распределением почестей, распоряжаться делами гражданского и церковного попечения, собственноручно писать ответы каждому известному человеку, письменно обратившемуся к нему, быть готовым к любым дебатам, в том числе по самым надуманным поводам, — заниматься всеми этими неотложными делами и одновременно заседать в палате общин по 8 часов в день в течение 118 дней. Я невольно ощущаю, что совмещать эти обязанности невозможно, эта задача выше любых человеческих сил — по крайней мере, выше моих сил.
Пиль не покинул парламент окончательно. Он посчитал, что достаточно будет сложить с себя руководство партией и отказаться от дальнейших амбиций, но он должен был остаться, хотя бы для того, чтобы поддержать деморализованную партию вигов, оказавшуюся у власти в результате его поражения. Он не мог допустить, чтобы к власти пришли протекционисты или радикалы, поэтому делал все возможное, чтобы помочь Джону Расселу и его коллегам. Он ясно дал понять, что будет поддерживать администрацию вигов до тех пор, пока те будут продолжать начатую им политику. Многие сочли, что теперь Пиль, по сути, стоит «выше партий». Некоторые продолжали обвинять его в предательстве, но многие аплодировали его непреклонности и решимости заботиться о государстве и защищать реформу.
Все говорили об Ирландии. Без этого не обходился ни один политический разговор. Об этом думал каждый политик. Осенью 1845 года Гладстон писал жене: «Ирландия! Ирландия! Это грозное облако на западе! Надвигающийся шторм! Пособница Божьего воздаяния за жестокую, застарелую и почти уже заглаженную несправедливость! Ирландия ставит перед нами серьезнейшие общественные и религиозные вопросы. Дай Бог, чтобы у нас хватило смелости взглянуть им в глаза!» На Всевышнего ссылались по разным поводам. Многие воспринимали Великий голод как наказание за приверженность католицизму или, если верить альтернативной эсхатологии, как упрек свыше за леность и нерадивость. Те, кто придерживался светских убеждений, считали, что Провидение не имеет к этому никакого отношения — неурожаи имеют чисто биологические и механические причины. В 1847 году урожаи начали улучшаться, но болезни, лихорадки и слабость, порожденные голодом, еще долго преследовали людей.
13
«Саламандра»