Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

После ухода Пиля Дизраэли, теоретически по-прежнему остававшийся протекционистом, стал следующим в очереди на место лидера. Его выбрали бы далеко не все. Необычная внешность и чересчур артикулированное английское произношение создавали ему ложную репутацию иностранца. За глаза его, разумеется, называли евреем. Он знал об этом и не возражал. Возможно, он даже предпочитал это прозвище другой своей кличке — Диззи. После того как ведущий протекционист лорд Эдвард Стэнли (ставший в 1851 году лордом Дерби) перешел в палату лордов, Дизраэли пришлось с головой окунуться в суматоху парламентской борьбы. В глубине души он был реалистом. Именно поэтому любимая ранее тема протекционизма фактически потеряла для него свою привлекательность. С ее помощью больше ничего нельзя было добиться, и Дизраэли совершенно охладел к ней. После того как в королевстве возобладал принцип свободной торговли, она стала совершенно неактуальной и превратилась скорее в обузу.

И все же Дизраэли был настроен оптимистично. В феврале 1849 года он объявил своей сестре: «После долгой борьбы я наконец по праву стал лидером». За этой короткой фразой стояло множество прошлых сделок, компромиссов и невыполненных обещаний. В конце концов, Дизраэли был самым проницательным и красноречивым из всех тори. Кроме того, он пользовался неоценимой поддержкой и даже восхищением ведущих тори в палате лордов. Лорд Эдвард Стэнли происходил из уважаемой и благородной семьи. Он, несомненно, выполнил бы свой долг перед коллегой, хотя было неясно, пойдет ли он дальше.

Рисунок на гобелене времени постепенно становился сложнее. В августе 1849 года Виктория посетила Ирландию и, несмотря на те ужасы, которые страна пережила совсем недавно, была встречена с большим воодушевлением. Когда она сошла на берег в Корке, какой-то старик крикнул: «Ах, милая королева, сделай одного из них принцем Патриком, и Ирландия умрет за тебя!» На королеве было платье из ирландского полотна, украшенное трилистниками. Она приобрела Осборн-хаус на острове Уайт, где уже шли строительные работы. «Меня воспитывали совсем по-другому, — сказала она. — У меня никогда не было собственной комнаты. У меня никогда не было дивана или кресла для отдыха и ни одного не протертого до ниток ковра». Это было время, когда в Англии свирепствовала эпидемия холеры и счет погибших за неделю доходил до 2000 человек. Многие ломали голову над тем, откуда берется эта «бродильная», то есть распространявшаяся путем брожения, лихорадка. И только врачу Джону Сноу удалось выяснить, что рассадником холеры служил зараженный водопровод в Сохо.

В конце июня 1850 года лошадь сэра Роберта Пиля поскользнулась на дороге на Конститьюшен-хилл. Какое-то время Пиль еще держался, но травмы оказались слишком серьезными. Его смерть нанесла серьезный удар политической жизни страны, хотя Пиль уже давно отошел от партийной политики. Он согласился спасти кабинет от протекционистов, но дальше этого его амбиции не простирались. Принц Альберт искренне восхищался им и старался управлять королевской администрацией в таком же эффективном и современном духе.

Смерть Пиля подняла насущный вопрос. Кто имел право и у кого хватило бы силы духа заменить его, возглавив сторонников свободной торговли? Гладстон, при жизни Пиля остававшийся преданным пилитом, заметил, что он «обладал таким авторитетом, которого не имел никто другой». Он многозначительно добавил, что «моральная атмосфера в палате общин с момента его смерти сильно изменилась и стала совершенно иной». Пиль привносил собой строгость и интеллектуальную уравновешенность, которые никому не удавалось ни превзойти, ни хотя бы воспроизвести.

Трагический случай с Пилем произошел за три дня до того, как один из самых грозных английских государственных деятелей насладился едва ли не самым крупным своим триумфом в так называемом деле дона Пасифико. Пасифико был еврейским дельцом, родившимся на Гибралтаре (и, следовательно, британским подданным), и его дом в Афинах разграбила и подожгла антисемитски настроенная толпа. Другой министр мог бы остудить головы конференциями и компромиссами. Виконт Палмерстон после нескольких месяцев бесплодных переговоров приказал британским канонерским судам начать блокаду и захватывать греческие корабли до тех пор, пока пострадавшему не будет выплачена компенсация. Такого развития событий никто не ожидал. Королева пришла в ярость: с ней не обсуждали этот вопрос и даже не предупредили об этом. Страну поставили в рискованное положение из-за одного человека. Министр иностранных дел должен уйти в отставку. Принц Альберт быстрее разобрался в подоплеке событий. Весной 1850 года он писал Расселу: «Смелость и ловкость Палмерстона нравятся публике и развлекают ее. Даже если его дела плохи, он может представить их совсем в ином свете, приукрасив в свою пользу».