Рациональность. Что это, почему нам ее не хватает и чем она важна

Может наступить день, когда остальная часть мира животных обретет те права, которые не могли быть отняты у них иначе, как рукой тирании. Французы уже открыли, что чернота кожи не есть основание для того, чтобы без какой-либо защиты бросить человеческое существо на волю мучителя. Может наступить день, когда люди признают, что число ног, шерстистость кожи или завершение os sacrum [крестца] — столь же недостаточные основания для того, чтобы предоставить чувствующее существо той же судьбе. Что еще должно прочерчивать эту непреодолимую границу [между человеком и животным]? Обладание разумом или, возможно, речью? Однако взрослая лошадь или собака несравненно более рациональные и общительные существа, чем младенец в возрасте одного дня, одной недели или даже одного месяца. Но предположим даже, что верно обратное. Что это означает? Вопрос не в том, могут ли они рассуждать

или могут ли они говорить, но в том, могут ли они страдать[487]

.

Бентам сопоставляет незначимую с точки зрения морали разницу в цвете кожи людей и разницу в физических и интеллектуальных характеристиках биологических видов, и это не просто сравнение. Тем самым он предлагает нам поставить под сомнение свою инстинктивную реакцию на внешние признаки живых существ (реакцию системы 1, если угодно) и с помощью рассуждения прийти к последовательным убеждениям о том, кто заслуживает прав и защиты.

Стимулировать когнитивную рефлексию, проводя аналогию между защищенной группой и уязвимой, — популярный прием, применяя который проповедники нравственности подталкивают людей к осознанию собственных предубеждений и нетерпимости. Философ Питер Сингер, интеллектуальный преемник Бентама и самый последовательный современный защитник прав животных, называет этот процесс расширением круга[488]

.

Чаще всего такую аналогию проводили с рабством. В эпоху Просвещения имелось мощное аболиционистское движение, порожденное рассуждениями Жана Бодена (1530–1596), Джона Локка (1632–1704) и Монтескье (1689–1755)[489]. Доводы Локка и Монтескье против рабства легли и в основу критики ими абсолютной монархии, а заодно настойчивого требования, чтобы правительства законно облекались властью только с согласия подданных. Отправной точкой этого рассуждения стало опровержение посылки о естественной иерархии, о справедливости какого бы то ни было деления на аристократов и простолюдинов, вассалов и сюзеренов, хозяев и рабов. «Мы рождаемся свободными, так же как мы рождаемся разумными», — писал Локк^{43},[490]

. Люди по определению мыслящие, чувствующие, сознающие существа, и ни один не обладает естественным правом угнетать другого. В «Двух трактатах о правлении» (Two Treatises of Government), в главе, посвященной рабству, Локк развивает эту мысль:

Свобода людей в условиях существования системы правления заключается в том, чтобы жить в соответствии с постоянным законом, общим для каждого в этом обществе и установленным законодательной властью, созданной в нем; это свобода следовать моему собственному желанию во всех случаях, когда этого не запрещает закон, и не быть зависимым от непостоянной, неопределенной, неизвестной самовластной воли другого человека, в то время как естественная свобода заключается в том, чтобы не быть ничем связанным, кроме закона природы[491].

Основополагающую мысль, что равенство — это норма в отношениях между людьми, Томас Джефферсон (1743–1826) использовал для обоснования демократической формы правления: