Разбойник

– Скажите мне, чего же именно вы хотите? – потребовала она и сразу смутилась, что ее голос стал хриплым и низким, а слова прозвучали как приказание совсем иного рода. Приказание любовницы. Впрочем, они оба знали, что это не так.

Необычные глаза Блэквелла заблестели, следя за дорожкой, оставленной мылом на ее шее, но, как ни странно, он подчинился.

– Семь лет – долгий срок, чтобы проводить с кем-то почти каждое мгновение. За то время, что мы провели вместе с Маккензи, мы стали почти как братья. Мы не только боролись, работали и страдали вместе – мы делились всем, чтобы сохранить нашу связь – как лидеров, как братьев – сильной. И наверное, для того, чтобы скоротать бесконечное время. Он делился со мной едой, которую вы ему приносили, хотя сейчас я сомневаюсь в том, что он стал бы это делать, если бы знал, кто о нем печется. Мы делились всеми грязными подробностями нашего прошлого, каждым именем, каждой историей, каждой… тайной.

Фара вздернула голову, рука с куском мыла застыла на полпути к плечу.

– Тайной? – переспросила она.

Блэквелл многозначительно кивнул, хотя его глаза не отрывались от куска мыла. Он сохранял молчание, пока мыло не продолжило двигаться по ее телу.

– В тюрьме желания, эмоции и страхи – это всего лишь слабости, которыми можно воспользоваться, – объяснил он. – Главным страхом Маккензи были вы. Его мучила мысль о том, что он не знал, что с вами произошло после его задержания. Его единственное утешение состояло в том, что он убил отца Маклина, то есть хотя бы от исходящей от него опасности он вас избавил. – Блэквелл чуть повернул голову так, что его здоровый глаз смог следить за куском мыла, скользящим вдоль ее другой руки.

Фара вдруг поняла, что не скрытые водой участки кожи кончаются, и, судя по напряженности взгляда Блэквелла, тот тоже это понял и с нетерпением ждал продолжения. Момента, когда она перейдет от рук к другим частям тела. До какого же абсурда дошла эта ситуация! Унижающие воспоминания, пробирающая до костей, саднящая боль тюрьмы Ньюгейт – все это никак не вязалось с залитой солнцем комнатой, согревающим их ароматным и влажным теплом, отчего все вокруг обрело нечеткие, туманные очертания. Фаре все это напоминало сон, стирающий грань между реальностью и воображением. Блэквелл говорил о непререкаемых и достоверных истинах, но то, как он наблюдал за куском мыла, оставлявшим на ее коже скользкие дорожки сверкающего шелка, рождало самые развратные и греховные образы, какие только могли прийти ей на ум.

– Как вам повезло, что вода так много скрывает, – заметила Фара.

Блэквелл заерзал в кресле, его колени раздвинулись еще шире, ноздри затрепетали.

– Интересно, простил ли бы Дуган Маккензи такое принуждение? – вызывающе спросила она, изо всех сил стараясь не замечать реакцию собственного тела. – Если вы должны ему так много, как утверждаете, то разве он не захотел бы, чтобы вы пощадили мою скромность?

Искра жара в его глазах погасла на мгновение, прежде чем тут же вспыхнуть еще ярче, чем прежде.

– Когда мы с ним повстречаемся в аду, я попрошу у него прощения. – Его губы сжались в жесткую линию, кожа на острых углах скул и подбородка натянулась. Его темный глаз сиял торжеством и одновременно недовольством, голубой был полон противоречия и возбуждения, но их взор не отрывался от куска мыла, зависшего над ее плечом.

Фара понимала, что ей нужно сделать, чтобы он снова заговорил. Приоткрыв губы в обеспокоенном вздохе, она медленно помыла верхнюю часть груди, прежде чем опустить мыло под воду и провести им по другой ее части. Мгновенная реакция ее тела оказалась неожиданной и острой. Блаженные ощущения пронзали ее, начиная с соска, когда мыло прикоснулось к нему, и пробегая через ее конечности, прежде чем осесть между ее сжатыми бедрами. Фара заставила себя держать глаза открытыми, наслаждаясь этими новыми и глубокими впечатлениями. Более того, она внимательно посмотрела на Блэквелла, пытаясь понять, как происходящее подействовало на него. Не просто происходящее, а то, что она делала в его присутствии. Однако его внимание было так сосредоточено на том месте, где исчезла ее рука, что Фара усомнилась, что он вообще заметил ее реакцию.

– Продолжайте, – задыхаясь, потребовала она, надеясь отвлечь Блэквелла, пока она разбирается с настойчивым давлением, которое теперь пылало в ее крови и боролось с холодом в ее костях, вызванным содержанием их разговора.

Верный данному слову, Блэквелл подчинился. Бесстрастное звучание его голоса вновь смешалось с настойчивостью его смелого взгляда.

– Поскольку Дуган, скорее всего, должен был провести в тюрьме Ньюгейт двадцать лет, прежде чем корона вернется к его делу, он попросил меня поклясться, что я выполню долг перед ним за спасение моей жизни. – Блэквелл замолчал, когда у нее при мытье второй груди перехватило дыхание.

– Что же вы пообещали сделать в ответ на ту клятву?

– Что когда меня освободят, я разыщу вас и удостоверюсь, что вы в безопасности и о вас кто-то заботится, – пояснил он.