Разбойник

Не потому ли, что у него просто не было сердца? Фара очень хотела, чтобы он посмотрел на нее. Чтобы она смогла увидеть холод его жестоких черт. Чтобы его пугающая внешность заморозила робкое тепло, пробравшееся в ее сердце и угрожающее растопить ее решимость.

Блэквелл остался стоять лицом к окну, его темная тень купалась в пасторальном солнечном свете. Для кого-то, кто говорит на правильном английском, он точно казался частью этого дикого, холмистого, вероломного пейзажа.

– Что вы говорите? – подсказала она.

– Вам не кажется, что если бы он был жив, то захотел бы нас познакомить? Захотел бы даже, чтобы мы поладили. Его самый близкий друг и любимая жена?

Вопросы Блэквелла лишили Фару дара речи. Скрытый в них смысл был чем-то, о чем она не подумала, чем-то, что могло изменить все ее перспективы.

– Я же говорил вам, что он просил меня разыскать вас. Разве это нельзя счесть возможностью того, что даже в случае его смерти он мог бы благословить наш брак? Что, возможно, он даже хотел, чтобы мы поженились – чтобы заботиться друг о друге? – сделал тревожно убедительный вывод Блэквелл.

– Заботиться друг о друге? – переспросила Фара. – Разве это возможно? – выдохнула она, тут же пожалев о том, что у нее не хватило ума держать свои мысли при себе.

Молчание Дориана Блэквелла стало более осмысленным, чем любые слова, а мысли Фары закружились, пока он рассматривал изумрудные берега, целуемые весной, и собирающиеся вдали облака. Фара заметила, что с возрастом и опытом стала все чаще заниматься самоанализом, на который редко бывают способны молодые. Бо́льшую часть своей жизни она считала способность к заботе и состраданию одной из своих сильных сторон. Смогла ли бы она заботиться о Дориане Блэквелле? Конечно, смогла бы. Он же человек, не так ли? С потребностями, амбициями и… чувствами. Хотя в последнее и трудно было поверить. А что, если Блэквелл превратит ее способность заботиться о ком-то из одной из самых сильных ее сторон в глубокую слабость? Если кто и способен на что-то подобное, так это, скорее всего, именно Блэквелл, человек без совести и жалости… Вот в чем заключалась опасность!

– Независимо от того, какие чувства мы друг к другу испытываем, я клянусь заботиться

о вас. Не стоит ли с этого и начать? – Он наконец повернулся к ней, его шрам в солнечном свете казался почему-то еще белее и глубже. Даже на свету в его больном глазу таилась тень, намекавшая на таинственную, ужасающую пропасть, в которую можно заглянуть и никогда не найти ее дна. Какая-то бесшабашная часть Фары хотела рискнуть, и это был самый опасный импульс, какой она испытала во взрослой жизни.

Фара поймала себя на мысли, что ей хотелось бы знать, заботился ли кто-то когда-то о Блэквелле?

– Я мог бы разогнать некоторые ваши страхи, – продолжал он, явно приняв молчание Фары за задумчивость. – Это будет брак только по имени и титулу. Я бы избавил вас от более… интимных обязанностей жены. – Говоря это, он не смотрел в глаза Фары и быстро перешел к следующей мысли: – Также после того, как мы справимся с угрозой вашей жизни, я лишь попрошу вас один месяц в году проводить со мною здесь, в замке Бен-Мор, и один месяц – в Лондоне, в сезон. Для видимости и просто на всякий случай. Остальные десять месяцев в году ваше время и состояние будут принадлежать только вам, и вы сможете использовать их по своему разумению. Вы сможете занять одну из резиденций вашего отца или любое количество моих домов.

– Сколько же их? – полюбопытствовала Фара.

Блэквелл ответил не сразу, видимо подсчитывая свои жилища, а значит, его владения очень обширны.

– Полагаю, вы хотите, чтобы я включил в список и свои резиденции за границей. Итак, включая средиземноморские виллы и виноградники во французском регионе Шампань…

– Виллы? – изумилась Фара. – Так их много?

Призрак усмешки коснулся его губ.

Фара прижала ладони к разгоряченным щекам. Жена разбойника с большой дороги. Омерзительно богатого разбойника, конечно, но все же преступника. Неужели они с Дуганом в детстве оказались пророками? Неужели она вообще об этом думает? Думает… о Блэквелле?

Охваченная внезапной потребностью примириться, Фара захотела разбить сгусток постоянного напряжения в его плечах. Растопить морозную патину в его взоре. Сделать трещину в гладкой, покрытой броней маске его лица. Если ей суждено еще немного поразмыслить об этом, то придется найти что-то человеческое в Черном Сердце из Бен-Мора.

Фара провела сморщившимися кончиками пальцев по поверхности воды.

– Прежде чем я скажу что-то еще, мне кажется правильным отметить, что я вовсе не хотела оскорблять вас раньше. Признаться, я чувствую себя здесь не в своей тарелке.

Блэквелл издал сухой смешок.

– Не говорите ерунды! Я последний из всех живых, кто осудил бы плохое поведение. Кстати, несмотря на это, я вынужден признать, что у вас есть все основания сомневаться, презирать и бояться меня.

– Вовсе я вас не презираю! – Спорить с тем, что сомневается и боится его, она не стала.

– Дайте немного времени, – насмешливо проговорил Дориан.