Разговоры Пушкина

Пушкин. В том смысле, что мы только писатели, что мы живем вне всяких человеческих и общих интересов. Древние уже позже установили свои правила относительно красоты, искусства, красноречия, но я прошу тебя заметить, что от Гезиода до Гомера, до Сафо, до Теокрита, Пиндара, Анакреона, Эврипида, Софокла, Аристофана, Эсхила их литература развивалась постепенно, естественным ходом человеческого развития. И это была счастливая эпоха, когда именно мало занимались литературой, а просто жили – и жизнь создавала произведения, отражавшие ее. В то же время родились музы – все в один день вместе со своим регентом Аполлоном. Только они прежде всего стали плясать и петь, что народ везде делает и до сих пор. Они дали своим танцам и песням известный ритм, дали известный размер и тем стихам, которые они пели. Это явилось само собою. Они разнообразили этот размер и начали говорить стихи вместо того, чтобы их петь, и рифма родилась совершенно естественно из музыкальной мелодии. Рифма даже заменила музыку, как только начали декламировать стихи. Вот вам греческая почва, священный лес греков. Он стал священным лесом для всех народов, для нас также, но деревья и растения видоизменяются сообразно с почвой и климатом. И у них почва была драгоценна только тем, что она произвела, – только своим плодородием. Сама по себе почва – ничто, она может быть и каменистой Аравией, и Аркадией.

Полетика. Этот Пушкин – какое-то чудо! Он поразителен. Он думает столько же, сколько поет и танцует.

Общий взрыв смеха над этим удивительным чудом. М-me Карамзина сказала Хомякову:

– Вы забываете, что Пушкин написал «Руслана и Людмилу» и еще несколько совершенно русских вещей.

Пушкин возразил:

– А он желает, чтобы я написал эпическую поэму без рифм в тридцати шести песнях, славянским слогом десятого века.

Когда смех замолк, заговорил Жуковский:

– Мы будем говорить о всеобщей литературе.

Полетика

. И о древней также, об учителях.

Пушкин. Об их всемирном влиянии на современных писателей или, скорее, на весь мир со времени христианства, на весь мир, у которого есть постоянно развивающаяся литература.

Хомяков. На нас древние имели незначительное влияние.

Пушкин. Так ты думаешь, что византийцы, то есть греки и латиняне, ничего не дали России – если даже наша почвенная словесность и иная? Ты ошибаешься. К нам проникло множество языческих легенд. Во всех европейских государствах почвой были легенды – например легенды друидов у кельтов, и точно так же, как и на Востоке, и в Греции, эта литература является сначала религиозной, а затем уже становится эпической. У скандинавов, у готов, у англосаксонцев, у славян, у иберийцев, у тевтонов – у всех них основа одна и та же, у всех этих народов были или барды, или скальды, или бояны. Эта-то общая почва вместе с религией и создала поэзию, как, например, в Греции.

Полетика. Вместе и с историческими событиями: из них вышла эпическая поэзия. Латиняне – это греки, этруски, финикияне, троянцы, смешанные с грубым народом Лациума. И даже у них Греция всегда господствовала.

Хомяков. Вы, значит, предполагаете, что все народы подражают?

Пушкин. Они заимствуют и сочетают, более или менее удачно, свою почву с почвой других народов.

Хомяков. Следовательно, ты отрицаешь нашу оригинальность.

Пушкин. Нисколько. Оригинальность лежит в родной почве и в приемах слияния ее с чужою почвою. Вот в чем настоящая оригинальность. Это как относительно христианства. Оно иудейского происхождения, так как заложено в Библии, без которой Новый Завет не имел бы исторической основы. Ты не можешь этого отрицать.

Полетика

. Вот, Хомяков, вы и побеждены!

Хомяков. В нас больше евангельской братской любви, чем на Западе.

Пушкин. Может быть; я не мерил количество братской любви ни в России, ни на Западе, но знаю, что там явились основатели братских общин, которых у нас нет. А они были бы нам полезны.

А. Тургенев. Я думал, что будут говорить о литературе, а говорят о богословии.

Пушкин. Вернемся к музам!

А. Тургенев. Пушкин! Какая, по твоему мнению, разница между французскою литературою и английской?