– Как я рад, что я у вас! Я здесь в своей родной семье!
Жену свою Пушкин иногда звал:
– Моя Косая мадонна.
Пушкин недаром сказал, поощряя всякие дневники, мемуары, записки:
– Помните, господа, что ваше слово, пока вы живы, много, много значит.
Я не забыл завета Пушкина, что «приязнь и дружбу создал Бог, а литературу и критиков мы сами выдумали».
Он верил в простодушие гениев и сам доказал и испытал это на опыте. «Таким, как Бог создал меня, хочу всегда казаться», – говорил он.
Из детских лет Пушкина
Раз на прогулке он, не замеченный никем, отстал от общества и преспокойно уселся посереди улицы. Сидел он так до тех пор, пока не заметил, что из одного дома кто-то смотрит на него и смеется.
– Ну, нечего скалить зубы! – сказал он с досадой и отправился домой.
В доме у Пушкиных, в Захарове, жила больная их родственница, молодая помешанная девушка. Полагая, что ее можно вылечить испугом, родные, проведя рукав пожарной трубы в ее окно, хотели обдать ее внезапной душью. Она, действительно испугалась и выбежала из своей комнаты. В то время Пушкин возвращался с прогулки из рощи.
– Mon frère, – закричала помешанная, – on me prend pour un incendie! [Братец, меня принимают за пожар!]
– Не за пожар, а за цветок! – отвечал Пушкин. – Ведь и цветы в саду поливают из пожарной трубы.
Раз Ольга Сергеевна нашалила что-то, прогневала матушку… Мамаша приказывает ей прощенья просить, а она и не думает, не хочет. Ее, матушку мою, в затрапезное платьице одели, за стол не сажают, – на хлеб на воду, – и запретили братцу к ней даже подходить и говорить. А она нравная такая была: повешусь, говорит, а прощенья просить не стану. – А Александр-то Сергеевич что же придумал: разыскал где-то гвоздик, да и вбивает в стенку. «Что это, спрашиваю, вы делаете, сударь?» «Да сестрица, – говорит, – повеситься собирается, так я ей гвоздик приготовить хочу»… да и засмеялся, – известно, понял, что она капризничает, да и стращает нас только.
…Однажды мне И.И. Дмитриев[458]
сказал: «Посмотрите, ведь это настоящий арабчик». Дитя рассмеялось и, оборотясь к нам, проговорило очень скоро и смело: «По крайней мере отличусь тем и не буду рябчик». Рябчик и арабчик оставались у нас целый вечер на губах.Некто NN прочел детский катрен поэта, и прочел по-своему, как заметили тогда, по образцу высокой речи на «о». А.С. успел только сказать: «ah, mon Dieu!» и выбежал. Я нашел его в огромной библиотеке графа: он разглядывал затылки сафьяновых фолиантов и был очень недоволен собой. Я подошел к нему и что-то сказал о книгах. Он отвечал мне: «Поверите ли, этот г. NN так меня озадачил, что я не понимаю даже и книжных затылков».
Из Записок А.О. Смирновой, урожденной Россет, с 1825 по 1845 г.[459]
Раздался общий взрыв смеха.
Я для скорости записываю имя каждого собеседника.
Хомяков не любит Англию; он сказал ему:
И в парламенте также горячатся…