Разграбленный город

– Но половина столов не занята, – запротестовал Дэвид уже по-английски.

Другой официант по старой привычке ответил ему на том же языке:

– Все столы заказаны. В такое время надо заказывать стол.

Дэвид открыл рот, чтобы возразить, но Гарриет опередила его:

– Здесь всё равно несъедобно. Пойдемте в «Чину».

Она отвернулась с высокомерием проигравшего и, проходя мимо княгинь, поймала взгляд одного из молодых немцев. Он смотрел на нее с дружелюбным сочувствием.

– Тогда пойдемте в «Чину», – сказал Дэвид, когда они вышли на улицу.

– Нет. – Гарриет чуть не плакала. – Оттуда нас тоже выгонят. Пойдемте куда-нибудь, где нас не знают.

Они решили пойти в «Полишинель», старый ресторан боярских времен, где Гай и Дэвид часто обедали в холостяцкий период. Они нашли извозчика и поехали в Дымбовицу.

«Полишинель» построили во времена, когда земля была дешева, и его окружал большой сад. Они вошли в главный зал, освещенный всего несколькими тусклыми лампами. Его края терялись в тенях. Здесь был только хозяин ресторана, ужинавший со своей семьей. При виде иностранных посетителей он пришел в полный восторг и что-то важно приказал официанту. Возможно, он принял их за немцев, но они, радуясь гостеприимству, уже успели позабыть свой недавний опыт.

Пожилой официант принялся хлопотать вокруг них: усадил у окна с видом на сад, поспешил зажечь еще лампу, после чего принес большое грязное меню, написанное от руки, и прошептал:

– Friptură?[80]

Это был не постный день, но он говорил так, будто предлагал им какое-то запретное удовольствие, и они с радостью согласились.

Хозяин отдал еще одну команду, и в зал вошел потрепанный цыганский оркестр. Увидев гостей, музыканты тут же с энтузиазмом заиграли.

– Господи, они думают, что мы богачи, – сказал Дэвид.

– По их меркам так и есть, – заметил Гай.

Дэвид повернул стул так, чтобы сесть спиной к улыбающимся музыкантам, и попытался перекричать шум:

– Рассказывают, что Хория Сима со своими ребятами обратился в Священный синод и потребовал произвести Кодряну в святые. Глава Синода сказал: «Сынок, на то, чтобы стать святым, уходит двести лет. Когда этот срок пройдет, тогда и поговорим».

Когда все наконец отвлеклись от иностранцев и их предполагаемого богатства, Дэвид с довольным видом устроился поудобнее, словно позабыв о музыке. Мужчины заговорили о России. Ни один из них не был в стране, которая, как они ожидали, возродит весь мир, но прошлой весной, когда советские войска, по слухам, сгруппировались для вторжения в Бессарабию, Дэвид побывал на границе с Россией. Он стоял у Днестра и глядел на противоположный берег, где виднелось всего несколько изб. Единственным живым существом там была старая крестьянка, возившаяся в своем огороде.

Тот факт, что Дэвид вообще начал рассказывать им о своих путешествиях по Румынии, был верным признаком того, что их жизнь здесь подошла к концу – как и сами путешествия.

– А можно было попасть в Россию? – спросила Гарриет.

– Нет, не было ни лодок, ни моста.

Там была только вода, холодная, свинцово-серая, волнующаяся под порывами ветра, а за нею бесконечные желтые поля, испятнанные снегом.

Гарриет рассказала им о приграничной еврейской деревушке, которую упоминал Саша, и спросила:

– Неужели все в Бессарабии жили так плохо?

– Возможно, и не все, – ответил Дэвид, – но многие. Большинство приняло русских с распростертыми объятиями. Румыны так и не научились управлять убеждением, а не подавлением. Они вполне заслужили то, что все малые народы от них отвернулись; и не сказать, чтобы они хорошо обращались со своим собственным народом. Крестьян вечно грабили. С чего бы им хотеть работать, если у них отбирали всё, что они делали? Их вечно обдирали то сборщики налогов, то ростовщики, то армия – своя ли, вражеская ли. Теперь они кормят немцев. Они живут на положении рабов, но я уверен: дайте им возможность – и мы увидим, что это умные, смекалистые и трудолюбивые люди. На мой взгляд, лучшее, что могло бы случиться с этой страной, это как раз то, чего она больше всего боится: захват Россией и насильственное внедрение советской экономики и структуры общества.

Гай улыбнулся: ему эта перспектива казалась слишком чудесной, чтобы осуществиться.

– Придет ли такой день?

– Возможно, даже раньше, чем мы думаем. Румыны воображают, что с помощью Германии вернут себе Бессарабию. Если они попытаются, то русские могут оккупировать всю Румынию, а может, даже и всю Восточную Европу.

В зал вошла девочка-цветочница и разложила по столам букетики бархатцев и георгинов, после чего отошла на приличествующее расстояние, пока посетители думали, покупать ли цветы. Гай дал ей ту малую сумму, которую она запросила. Девочка очень удивилась: она всего лишь обозначила стартовую позицию для начала торга.