Разграбленный город

– Вы можете получить визу в Афинах, – стал успокаивать ее Добсон. – Румынский консул чудесный старичок. Для леди он сделает всё что угодно.

Он стал рассказывать ей о Дунае, который показался внизу: широкая лента, испещренная судами, вдоль берегов которой тянулись цепочки нефтяных барж.

– Знаете ли вы, что существуют карты, датируемые 400 годом до нашей эры, на которых отмечен исток Дуная в Пиренеях?

– Но ведь исток Дуная не в Пиренеях?

Добсон рассмеялся, настолько восхищенный ее невежеством, что она почувствовала себя непринужденно. Она была благодарна ему за компанию. До войны она путешествовала в одиночестве и наслаждалась своей независимостью. Теперь же ей хотелось держаться за Добсона: он был приметой ее нормальной жизни с Гаем. Она поддерживала себя мыслью о том, что у нее есть цель. Ей надо найти работу для Гая и жилье для них обоих. Ей вспомнилась Белла, которая осталась единственной англичанкой в Бухаресте – теперь, когда все ее английские друзья разъехались. Она сказала об этом Добсону, но тот улыбнулся без малейших признаков беспокойства:

– Я сказал Белле, что миссия поможет ей уехать, если мы будем вынуждены покинуть страну, но она не выказала интереса.

– Нельзя же было ожидать, что она оставит Никко.

– О, мы бы взяли и Никко. Они оба говорят на нескольких языках. Мы бы могли ими воспользоваться. – Добсон хохотнул, но казался слегка раздраженным. – По правде сказать, она полагает, что устроилась как нельзя лучше.

Внизу виднелась только перина белых облаков, сквозь которую, словно острова, проступали темно-синие кончики холмов. Утро набирало силу, и облака постепенно расступались, обнажая высушенные солнцем балканские склоны. Несколько раз самолет попадал в воздушный карман и резко снижался, и тогда можно было разглядеть камни, расщелины и даже альпийские цветы.

Среди холмов показалась София – маленький серый город под серым небом. Это был конечный пункт назначения для большинства пассажров.

– Жаль, что я не останусь здесь, – сказала Гарриет.

Услышав это нелепое заявление, Добсон улыбнулся.

– Афины – чудесное место, – сказал он. – Вы познакомитесь там с прекрасными людьми.

Он уже был готов проститься с ней и не понимал, почему ей не хочется продолжать путешествие в одиночестве.

Когда самолет приземлился, Гарриет прошла с Добсоном по взлетному полю до барьера. Его ждал шофер, и, пока багаж Добсона грузили в автомобиль, Гарриет обернулась и увидела, что ее чемодан выставили на траву, а самолет покатился по полю.

– Они улетают без меня! – вскрикнула она.

– Вряд ли это возможно, – сказал Добсон, но самолет уже оторвался от земли. Добсон поговорил с болгарским шофером, который сходил в таможенный пункт и, вернувшись, сообщил, что румынский самолет отказался продолжать полет. Всем пассажирам, следующим в Афины, было предложено пересесть на самолет немецкой компании «Люфтганза».

– Но почему?

Гарриет встревожилась. Ей вспомнились слова Галпина: «Когда начинаются неприятности, воздушное сообщение прерывается первым». Она хотела знать, что произошло, но никто не мог дать ей ответа.

– Возможно, их напугали какие-нибудь слухи, – сказал Добсон. – Вы же знаете этих румын.

– Я не могу лететь «Люфтганзой», – сказала Гарриет. Она была испугана. В Бухаресте рассказывали о каких-то английских предпринимателях, которые вылетели из Турции на самолете «Люфтганзы», но вместо Софии их отправили в Вену, где арестовали и посадили в тюрьму.

Видя ее испуг, Добсон улыбнулся:

– Лично я спокойнее чувствовал бы себя на самолете «Люфтганзы», чем на любом румынском самолете.

– Но это же запрещено.

– У вас нет выбора: за ограждение здесь не выпускают, а в Бухарест вы вернуться не можете, так что придется путешествовать на имеющемся транспорте.

Огромный самолет «Люфтганзы» стоял на летном поле. У трапа ждал немецкий служащий. Гарриет стало дурно. Поражаясь сама себе, она взмолилась:

– Пожалуйста, дождитесь моего отлета.

– Боюсь, что не могу, – сказал он. – Министр ждет меня к обеду.

Чуть не плача, она сказала:

– Осталось всего минут двадцать.

– Извините.

Добсон пробормотал что-то сочувственное. Из его манер ушла вся легкость.

– Я не могу заставлять министра ждать, – сказал он наконец, и его вежливый тон прозвучал непоколебимо.

После того как Добсона увезли, Гарриет некоторое время сидела на лавочке у таможни, разглядывая немецкий самолет. Пассажиры начали подниматься на борт, и она поняла, что медлить бессмысленно. Как сказал Добсон, она не могла ни остаться здесь, ни вернуться обратно. Теперь ей стало ясно, что это значит – быть человеком без гражданства, без дома.