Мы договаривались с отцом Георгием о повторении этого опыта: слушатели очень просили его рассказать об итальянской поэзии. Этот второй цикл всё время откладывался «до лучших времен» и так и не состоялся.
В заключение хочу отметить, что отец Георгий ощущал музыку как один из возможных ключей к познанию божественной сущности мира. Музыке Г.П.Чистяков отводил особую роль в духовном становлении человека – на пути его к вере, подчас непростом: «Приходящие сегодня в Церковь люди, христиане нового поколения, отвергнув свой атеизм, как правило, вместе с ним отказываются и от культуры, перестают ходить на концерты и в музеи, читать книги и бывать в театрах. Это приводит к тому, что человек, формально вошедший в Церковь, становится после этого не добрее, а, наоборот, жестче, мрачнее, суровей и даже агрессивней». «Думается, что раскрыть сердце человеческое может прежде всего искусство. Художественная литература, музыка, особенно Бах, Моцарт или Шопен, и вообще искусство в целом. Художественное слово доходит до тех слоев в глубинах нашего “я”, куда иногда абсолютно нет возможности добраться никаким другим способом; музыка как ланцетом вскрывает сердце и иной раз абсолютно неожиданно дает нам возможность увидеть те горизонты, о существовании которых мы даже не подозревали»[91]
.Петр Чистяков
Я узнал и постоянно продолжаю узнавать, что он в разное время очень помог многим людям. Нельзя сказать, чтобы это совсем была новость, потому что я всегда знал, что его любят и ценят, многие ему благодарны. Но за эти десять лет я продолжаю узнавать всё новые и новые истории. Очень многие мне сегодня говорят, причем иной раз абсолютно неожиданно, что они очень благодарны отцу Георгию за поддержку. Кто-то эту поддержку получил, читая книги, а кто-то лично. Это было свойство его души – умение сочувствовать, умение поддержать…
Конечно, это было в новинку. Служение в РДКБ начал еще отец Александр Мень, в последние уже годы его жизни. Он бывал там эпизодически – просто не успел это служение развить.
Первые его визиты были полуофициальными. Отец как-то рассказывал, как они шли с отцом Александром в больницу, и тот специально, чтобы не вызывать раздражения при входе, пришел в штатском и, более того, в белом халате сверху. Как сказал отец, его пропустили без всяких вопросов!
А потом, когда он уже шел по коридору, надев подрясник, епитрахиль, какой-то шепот слышался: «Там поп, там поп!..» Но никто ничего не сказал вслух. Когда отец начал свое служение, все-таки времена уже потихонечку менялись.
Кажется, непосредственно в первые годы после отца там никто не служил. Сейчас там уже вновь совершаются богослужения. Но лично мне очень жаль, что не сохранился тот интерьер храма, который был при отце – в частности, иконы, которые написали дети, пациенты больницы.
Совершенно верно. Как только отец там стал служить, стали появляться какие-то люди, которые изъявляли желание что-то пожертвовать для храма – не для больницы, а именно для храма, для его украшения. Но отец занял принципиальную позицию: он сказал, что утвари и икон будет по минимуму – только то, что необходимо для совершения богослужений, а все остальные средства будут тратиться на больных детей. Потому что средств на лекарства катастрофически не хватало, а лекарства нужны были современные, поскольку РДКБ – это всегда очень тяжелые случаи.
Утварь была самая простая. Иконостас был сделан своими силами. Это было очень трогательно, потому что там висели иконы, написанные детьми, пациентами РДКБ. Отец всегда рассказывал о том, что многих из этих детей, увы, уже нет в живых. Такая была, например, Женя Жмырко, о которой он пишет в своем потрясающем эссе «Нисхождение во ад». Ее иконы там висели, иконы других детей…
У отца действительно была такая принципиальная идея, что не нужно никаких лишних средств тратить на утварь. Даже престол, например, был не куплен в «Софрине», а сделан своими силами. По этой причине там сейчас в алтаре другой престол, потому что оказалось, что на старый невозможно надеть софринское облачение.