Размышления о богослужении

Мы должны быть очень внимательны к каждому слову в чине Божественной литургии. Как говорят иногда литургисты, к каждой точке и к каждой запятой. Потому что здесь всё значимо, здесь действительно всё должно быть на своем месте. Этот чин очень опасно переделывать, потому что оттачивали его великие молитвенники и великие проповедники – святые, которые прошли через весь свой житейский опыт, трудясь над этим чином, и не нам его переиначивать. Так что я полагаю, что со временем в наших служебниках, как в сегодняшних греческих и арабских служебниках, это чрезвычайно важное место в Божественной литургии будет возвращено к тому состоянию, которое оно имело при Златоусте, при всех без исключения Отцах Церкви – и в IV, и в V, и в VI, и в X, и в XII, и в XIII веках.

И вот здесь очень важно помнить, что мы – греки, русские, арабы, румыны, болгары, грузины – все составляем Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Слово «соборный» передает греческое слово καθολικόν. Речь идет здесь о вселенской Церкви, распространенной по всему миру. Нельзя отрываться от вселенского Тела Церкви. Потому что, отрываясь от вселенского единства во Христе, мы мгновенно теряем Христа. Поэтому надо прислушиваться и к богословию наших братьев и сестер в Церкви, и к литургической практике наших братьев и сестер во всех без исключения Церквах: Константинопольской, Александрийской, Антиохийской, Грузинской, Сербской, Болгарской, Румынской, Кипрской, других поместных Церквах.

Мы призываем Духа Святаго во время Божественной литургии, чтобы Господь Духом Своим Святым преложил этот хлеб и это вино в Плоть (Тело) и Кровь Христа. Совершается великое таинство. «Но, – восклицает отец Александр Шмеман, – ощутительно ничего не происходит. Хлеб остается хлебом, а вино – вином. Ибо, если бы происходило оно [таинство] ощутимо, если бы в результате этого таинства нечто физически изменялось в Святых Дарах, то христианство было бы магическим культом, а не религией веры, надежды и любви». Мы же с вами исповедуем не магический культ, а религию веры, надежды и любви, религию, преобразующую мир и нас с вами. Мы восклицаем в конце литургии: «Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия есть самая честная Кровь Твоя». «“Верую”, а не “знаю”, – говорит отец Александр. – Ибо в этом мире никакое знание, кроме того, которое раскрывается в вере, никакая наука не могут объяснить того, чту совершается в пришествии Святаго Духа, в претворении жизни в новую жизнь Царства Божия, которое посреди нас». Это фантастически важная и очень мало оцененная вещь: то, чту в нас делает Бог Духом Своим Святым, что нельзя объяснить при помощи науки. Это можно только сердцем понять, когда сердце наше горит, как апостолы говорят в 24-й главе Евангелия от Луки: «Не горело ли сердце наше, когда Он шел с нами на дороге и проповедовал нам Писание?» (ср. Лк 24: 32).

И в самом деле: если бы можно было доказать, что в таинстве Бог действительно касается нас, касается этого святого хлеба и этой чаши с вином, то это было бы ужасно. Это было бы концом христианства. Потому что тогда бы мы уже не верили в Бога, а прибегали бы к Нему как к средству. Тогда бы уже не наша свободная воля, не наше горящее сердце приводили нас в храм. Приводила бы нас в храм жесткая и бесцветная необходимость. Ведь не по воле сердца прибегаем мы в аптеку, чтобы купить лекарство. Бессмысленно верить в силу лекарства, потому что мы знаем, что это такое и зачем оно. Так вот, если бы мы знали, что такое таинство, и что оно делает с нами, то так же – без сердца, в силу одного только знания мы бы шли к Богу. Бог нас делает свободными в нашем выборе. Если мы что-то знаем, мы уже не свободны, потому что знание всегда принудительно, как говорил Николай Александрович Бердяев. Знание заставляет нас идти по этому пути. Вера оставляет нас свободными. Бог дает нам свободно делать выбор. И мы делаем этот выбор свободно и радостно.