Разочарованный странник

После этого случая и знакомства с игуменом Серафимом я стал часто приходить в Данилов монастырь. Мне нравился созидательный дух этой обители. Особенно мне нравились монастырские богослужения и вот это нечто необъяснимое, монашеское. Ведь до той поры монашеская жизнь была в отдалении от Москвы, в Троице-Сергиевой Лавре, а тут – вот она, рядом. И меня тянуло в Данилов монастырь какой-то необъяснимой силой, которая выдавала себя за моё собственное произволение.

Но больше всего я любил молиться в небольшой Покровской церкви. Потом уже я узнал, что иконостас в этой церкви, изначально изготавливался для храма преподобномученика Корнилия в Псково-Печерском монастыре, иконы для которого написал уже известный тогда иконописец игумен Зинон (Теодор). Для скорейшего возобновления богослужений решено было отправить этот иконостас в Москву для Покровской церкви Данилова монастыря, а в Корнилиевский храм написать новый.

Но самым привлекательным для меня было то, что в галерее второго этажа Покровской церкви, где сейчас расположен храм Святых отцов Семи Вселенских соборов, находится иконописная мастерская. Для меня это было сакральным местом, куда как мне казалось допускались только избранные почти что святые люди. Хотя бы заглянуть туда было моей заветной мечтой. И я решил воспользоваться знакомством с ризничим монастыря отцом Серафимом, который познакомил меня с руководителем иконописной мастерской иеромонахом Ипатием.

И вот я впервые переступил порог иконописной мастерской. Тогда, в советское время, когда велась непримиримая борьба с Церковью, оказаться в иконописной мастерской было нечто из разряда фантастики. В мастерской пахло воском, вином и ещё чем-то вкусным. И тут я понял почему так же пахнет в Покровском храме, где к этому запаху прибавлялся ещё и аромат тёплых просфор – просфорня была тут же за стеной. Этот аромат потом долго меня преследовал и вновь ощутить его мне пришлось уже спустя годы в мастерской отца Зинона в Псково-Печерском монастыре, где уже за стеной моей кельи находилась просфорня.

В иконописной сидя за столами работали девушки. Кругом были разложены прориси ликов святых, эскизы к иконам. На столах стояли чашечки с красками и стопки кистей. Конечно, с первого раза меня смутило присутствие женщин в мужском монастыре. В иконописной мастерской я ожидал увидеть монахов, этаких Андреев Рублёвых из одноимённого фильма А. Тарковского. А тут вдруг девушки. Да, уже тогда современная иконопись начинала приобретать женское лицо. И сегодня едва ли встретишь в иконописной школе или мастерской бородатого иконописца. Всё платочки да юбочки. От того и икона сегодня стала «женской».

Отец Ипатий попросил одну из пишущих икону девушек показать и рассказать мне начальные основы иконописи на примере своей работы. Тут я узнал доселе незнакомые мне слова «санкирь», «плавь» и «вохрение», «пробела» и «движки» и т.д. Она рассказала мне, как готовят краски и эмульсию из яичного желтка и вина. Я стоял неподвижно возле стола, наблюдая за работой, и слушал рассказ о совершенно незнакомой мне технике живописи, погружаясь в какие-то древние времена Святой Руси. Это был совсем другой мир, совсем иное изобразительное искусство, это было миросозерцание, умозрение в красках, по слову князя Е.Н.Трубецкого. И я это остро почувствовал всем своим существом. Из мастерской я вышел другим человеком. Нет, я был всё ещё тот же, обычный московский парень, но с началом переосмысления земного и небесного.

Конечно, не может быть верующего художника, который ходил бы в церковь, исповедовался и причащался святых Христовых Таин, и который хотя бы раз в жизни не попробовал бы написать икону. Так не бывает. Рано или поздно он всё равно

напишет свою первую икону. Это произошло и со мной: два года назад, на специально купленной в хозяйственном магазине разделочной доске, я написал копию иконы Божией Матери, именуемой Одигитрия. Об истории, которая со мной приключилась в связи с этой иконой я расскажу немного позже.

Но тут я задумал написать какую-нибудь икону, на практике применив всё то, о чём мне рассказали в иконописной мастерской: со всеми этими санкирями, плавями и пробелами. Выйдя из Даниловского монастыря и направившись на работу, я всю дорогу думал о том, где же взять подходящую доску под икону, что использовать под паволоку и из чего замесить левкас…

На следующий день, придя на работу я подошёл к своему рабочему столу, на котором лежал лист ватмана с очередным объявлением общего мероприятия, посмотрел на кульман с чертежами какого-то кабинета, и в голове набатным колоколом ударило: зачем?! В моём сознании появился страх понимания совершенной бесполезности для спасения души всего того, чем я здесь сейчас занимаюсь. Зачем? Зачем я всё это делаю? Зачем трачу свою жизнь на никчёмное пустое занятие, на вот это? Мне вдруг стало как-то тошно и захотелось бросить всё прямо сейчас и убежать из мастерской, чтобы больше сюда никогда-никогда не возвращаться… Но перед этим обязательно попить чаю.