Разомкнутый круг

– Сынка на смену готовлю, – будто так, между прочим, произнес он и озабоченно заглянул в глаза барину – одобрит ли? – Скоро к внучку, Кешке, уйду! – попытался разжалобить сердце Рубанова, и это ему удалось.

– Давай, дед, выпьем за храброго воина и твоего внука!

О делах говорить не хотелось. Было приятно сидеть вот так, по-простому, грустить об ушедших, думать о живых и радоваться, что завтра наступит полный неизведанного и приятного новый день.

– Ладно! Когда помрешь, тогда и поговорим… – обнадежил старосту Максим, и тот надолго задумался, как это будет выглядеть.

Прощались на высоком просторном крыльце, пахнущем сосновой смолкой. Провожать гостя дальше Изот был уже не в состоянии.

– Сынок домчит! – заплетающимся языком сообщил он и, когда разнеженный Максим с помощью Кешкиного отца устраивался в возке, произнес:

– С самой зимы, почитай, в своем именье генерал с дочкой живут! – махнул он рукой в сторону Волги.

Максим даже протрезвел:

– Ромашовы?

«Да кто же еще-то!» – подумал он.

– В отставку вышли его превосходительство! – раскачивался на крыльце староста.

Дома, утопая в мягкой перине и с удовольствием ощущая кожей прохладную чистоту льняного постельного белья, Максим наслаждался знакомым с детства хриплым боем часов, ночным скрипом половиц, вспоминал, как жутко от этого было в детстве, и даже хлопающая от ветра оторванная ставня не портила настроение, а наоборот, навевала приятные ностальгические чувства.

Не хватало одного, самого главного – родителей!..

Пуст был без них отчий дом…

Утром следующего дня Рубанов решил ехать на поклон к отцу с матерью и велел Агафону заложить тройку.

Прослышав про это, старая Лукерья стала слезно просить «внучка» взять ее с собой.

– Этого черта ить не допросишься – к дочке свозить! Ему бы, иродовой душе, лишь бы ничего не делать да нюхать свой табачище!

«Еще одну полезную привычку Агафон приобрел…» – с улыбкой отметил Рубанов.

– Ну, коли так, бабушка, то садитесь в коляску, – согласился он.

День выдался славный. Уже с утра солнце на совесть взялось за дело, Максиму было жарко в парадном колете, но он не решился расстегнуть его, а то вдруг отец осудит, подумает, что сын уставную форму одежды не соблюдает.

Поэтому, несмотря на припекающее солнце, он стоял перед двумя крестами, вытянувшись во фрунт, в наглухо застегнутом колете и прижимал к груди офицерскую шляпу.

Склонив голову, разглядывал веселую зеленую травку, покрывавшую два холмика, и стоявшую на коленях, громко причитавшую няньку.

Огромные дубы и липы слабо шелестели над головой.

«Отцовский крест совсем почернел от дождей, – подумал он, – а мамин – будто вчера поставили… – Сглотнул комок в горле. – Я – боевой офицер! Мне негоже…» – растер кулаком набежавшую слезу и вдруг почувствовал себя потерявшимся в этом мире одиноким маленьким мальчиком – и молча плакал, больше не вытирая слез.

После кладбища, оседлав Грешиню, носился по полям, уговаривая себя успокоиться, и остановил вздрагивающую боками и роняющую пену с губ лошадь на крутом берегу Волги. Всмотрелся в далекий и недоступный противоположный берег.

Ночью, раскрыв окно, долго не мог уснуть, вдыхая запах цветущих яблонь, груш и вишен из запущенного сада за домом.

Соловьи и акации пьянили голову.

Хотелось молиться, мечтать и любить!..

Несколько последующих дней вместе с архитектором выбирали место под церковь и дом. Свой старый дом Рубанов ломать не решился и для нового выбрал место рядом, пожертвовав кусочком сада.

– Станете без меня строить, так не дай бог хоть одну акацию загубите, – предупредил длинноволосого мэтра от архитектуры.

Тот согласно покивал головой и, ухватив рукой свое худое лицо, принялся усиленно о чем-то размышлять.

На эскизе дом Рубанову нравился. Особенно четыре крепких каменных колонны, поддерживающие балкон.

«Эти уж не упадут и не потеряются», – думал он.

– Арку тоже не трогайте, – распоряжался Максим, – можете только ворота навесить.

Для церкви место искали дольше. И подсказал его Изот.

Храм решили возводить на зеленой возвышенности, расположившейся неподалеку от Волги между Рубановкой и усадьбой.

Староста постепенно начинал загораться идеей.

«К тому же из прибыли отчислять не придется», – радовался он.

«При церкви склеп возведу… Туда потом деда с родителями перенесу и самому местечко найдется», – думал Максим.

А по ночам с ума сводили акации и соловьи…

Не спалось и Мари. О приезде молодого барина она узнала уже на следующий день.

«Он здесь, рядом!» – отчего-то замирало сердце.

И по ранней утренней прохладе, накинув на ночную сорочку шаль, босиком бежала по росе через сад в дальнюю заброшенную беседку у заросшего тиной пруда и там, поджав ноги и укутавшись в платок, встречала зарю, слушая соловьев и считая годы, предсказанные гулкой кукушкой, куковавшей где-то там, вдалеке, может даже, в Рубановке.

Вдыхая аромат сада, она наслаждалась одиночеством, деревенской тишиной, плавным падением капель росы с мокрых листьев и Его Присутствием…

От всего этого было так чудно-хорошо, что хотелось молиться, плакать и любить!..