При моих скромных потребностях этих денег мне хватило, невзирая на довольно щедрую расплату во время движения. В нашем генеральном консульстве мне отвели помещение и не разрешили никаких платежей за содержание мое и моих спутников. Казаки считались на казенном довольствии (суточные), которые целиком остались в их личную пользу, а сверх сего получили еще наградные деньги и от меня лично.
Фактически моя командировка оканчивалась с выходом на русскую территорию у Джульфы. Предстояло простое возвращение в г. Тифлис без производства исследований, так как часть нашей государственной границы, соприкасающейся с полунезависимым Макинским ханством, была поручена моему старшему товарищу Генерального] штаба капитану Карцеву[107]
, которому ставилась небольшая, но больше дипломатического характера задача проехать к макинскому хану и выяснить вопросы о нарушении нашей границы кочевыми курдами ханства, переходящими на нашу сторону. Это – официальная задача, а негласная – ознакомиться на месте, что затевает этот хитрый и коварный хан Маку, волнуя курдов Персии, Турции и живущих на нашей стороне. Мне оставалось только дополнительно собрать какие возможно было по этому вопросу сведения, не мешая работе моего товарища, что я уже и сделал.Утром 13/XII я побывал у всех своих джульфинских друзей (а особенно у Озерецких), одарил спутника-гуляма и отпустил его в г. Тавриз с благодарственным от меня письмом ген. консулу г. Петрову за все внимание и содействие, какое я от него получил и за сердечное радушие, с каким был принят в его семье. В тот же день с остальными своими спутниками я прибыл до вечера в г. Нахичевань и нашел самый дружеский и сердечный отдых в семье Останевич, еще не уехавших из этого города. Рассказам и расспросам не было конца. Хорошо знающие быт и характер туземцев, мои хозяева одобрили мое поведение и отношения к населению в пути, объясняя этим и успех моей задачи.
В Нахичевани я провел и все 14/XI, дав отдых людям и лошадям, а рассчитавшись с казаками и наградив их, предоставил им право следовать в г. Эривань в свой полк с предоставленной мне лошадью. Для переводчика Халилова я лошадь нанимал. Поэтому предпочел теперь взять его с собою.
Утром 15/ХII 89 г., сердечно простившись с незабвенной четой стариков Останевич, мы с Халиловым помчались большим и торным почтовым трактом на г. Эривань, причем в этот же день ночевали на почтовой станции Давали, пробежав на перекладной больше 103 верст. Почтовый смотритель любезно устроил меня на ночлег, а Халилов умудрился соорудить на ужин отличный шашлык и плов. Заснули мы как убитые, даже не обращая внимания на паразитов.
Утром рано 16/ХII мы уже мчались дальше в г. Эривань, куда и прибыли к 10 ч. утра, пробежав всего около 40 вер. на перекладной. На станции я привел себя в порядок и явился официально военному губернатору (г[енералу] Фрезе), принявшему меня очень дружески, интересуясь всем, что я видел и узнал. Он искренне удивился удачливости, с какой выполнена была моя командировка в трудных условиях и по времени года, и по другим причинам. Он удержал меня на завтрак, и простились мы с ним очень сердечно, причем он выразил мне, как старый офицер Генерального] штаба, свое искреннее удовольствие[от] настойчивости и добросовестности в проведении от начала до конца такой трудной командировки. От г[енерала] Ф[рез]е я зашел еще в штаб казачьего полка и поблагодарил за наряд отличных казаков и лошадей и сделал все необходимые о них сведения. О добросовестной работе переводчика Халилова я свидетельствовал лично в[оенному] губернатору. Теперь же, наградив своего верного спутника сверх условленной платы (з рубля в сутки и на моем полном иждивении), я дружески с ним простился и, наняв рессорную повозку, на почтовых помчался домой; пробежав с утра 18/ХII 103¼ вер., я был уже к вечеру в Делижане у своих друзей-сапер, где и заночевал. Здесь в офицерском собрании я сделал коротенький очерк моего путешествия, принятый очень живо и с большим интересом. Как я заснул и кто меня уложил – не помню, потому что по старому кавказскому обычаю за мое здоровье много пили, и я должен был выпить огромный буйволовый рог, обделанный в серебро, в который входило больше бутылки старого кахетинского вина: оно меня, непьющего человека, сразу доконало, и я уже перестал после того сознавать все.
Утром 19/ХII после энергичного обмывания холодной водой я пришел в полный порядок, а после раннего и радушного завтрака был отпущен с миром домой гостеприимными саперами.
От Делижана через ст. Каравансарайскую до ст. Акстафа -62½ версты – мы пробежали быстро, и я успел еще, рассчитавшись за экипаж, захватить поезд, на котором ночью прибыл в город Тифлис, на свою квартиру, сильно обеспокоив свою спящую хозяйку таким поздним по времени суток возвращением. У себя на столе я нашел кучу писем от родных и друзей и не спал до утра, читая письма и просматривая газеты.